— С Леверманом этот Живчик связан был?
— Нет, не думаю. Разные уровни, — пожал плечами Дыбенко. — Зато последние несколько лет Живчик постоянно крутится вокруг госпожи Леверман… Вот она у вас на фотографии садится в машину.
— Наследница?
— И не только. Вот, к примеру, этого самого Живчика она держит при себе — думаю, как прикрытие. Такой, типа, громоотвод… хотя сама неплохо разбирается в монетах.
— Папаша покойный научил?
— Возможно. Но, скорее всего, просто гены…
Олигарх подозвал того охранника, что помоложе, и отдал ему фотоснимки:
— Убери, — а потом предложил собеседнику:
— Еще кофе будешь?
— Нет, спасибо, — отказался Дыбенко.
— Или, может, тебя покормить?
Это прозвучало, как шутка, на которую, видимо, обижаться не следовало. Олигарх лучше многих других знал, что человек, который сидит сейчас с ним, вовсе не бедствует. И что размер капитала, конечно же, вряд ли позволил бы ему войти в список Форбс — но вполне дает возможность носить золотые часы, одеваться в Милане по моде и ездить на «майбахе» с личным водителем. Олигарх понимал также, что одежда для этого человека — что-то вроде маскировочного окраса у мелкого хищного обитателя джунглей, которому надо не только добывать себе охотой пропитание, но и заботиться постоянно о том, чтобы самому не стать добычей для более крупных зверей.
— Нет, спасибо, — повторил человек с революционной фамилией. — Вы ведь, как я понимаю, еще что-то хотели спросить?
Александру Дыбенко, — имевшему, разумеется, в кругах городских коллекционеров и спекулянтов прозвище Матрос, — было лет сорок пять, или около того, то есть родился он в благополучные годы московской олимпиады. Монетами по-настоящему увлекся еще в престижной математической школе, после которой легко поступил в университет, который закончил с отличием. Его даже оставили на кафедре, но научной или педагогической карьеры он так и не сделал, отдав предпочтение серьезной нумизматике.
Матрос чувствовал, любил и понимал монеты. А еще очень много читал и внимательно слушал, анализировал чужой опыт, тратил деньги на специальную литературу и каталоги. При этом он обладал великолепной памятью, умел использовать прикладные методы математического анализа и поэтому был удачлив даже в самых сомнительных сделках. Наверное, даже слишком удачлив, чтобы это прошло незамеченным. В начале двухтысячных, прямо по пути из клуба коллекционеров, ему пробили голову трубой, завернутой в газету, отобрали ключи и вынесли из квартиры все, что сумели найти. Хорошо, что произошло это летом, и его мама оказалась тогда не в городе, а на даче…
Выйдя из комы и немного поправившись, младший научный сотрудник Александр Дыбенко оформил инвалидность и укрылся в тень, где и прибывал до настоящего времени, продолжая заниматься любимым делом.
— Да, хотел. Ты уверен, что это монета из коллекции Левермана?
Олигарху недавно исполнилось семьдесят шесть, однако выглядел он моложе своих лет. Это был смуглый, немного тяжеловесный мужчина, преисполненный чувством собственного достоинства — с лицом восточного вельможи и с голосом человека, не привыкшего повторять свои распоряжения. Начинал он еще до перестройки, на комсомольской работе в одной из национальных республик, но достаточно быстро нашел себя в новых общественных отношениях. Одевался Олигарх всегда с той очаровательной простотой, которую могут позволить себе только очень богатые люди, однако сам себя почувствовал по-настоящему богатым только после того, как приобрел свой первый личный реактивный самолет — небольшой бизнес-джет, ранее принадлежавший кому-то из арабских шейхов.
Следует отметить, что теперь в его распоряжении был целый воздушный флот, включавший не только личные, но также корпоративные самолеты, вертолеты и, кажется, даже экологически чистый экспериментальный аэростат. Поговаривали, что пятилетняя внучка Олигарха, привыкшая путешествовать по миру исключительно на дедушкиных частных самолетах, возвращаясь почему-то из Европы с мамой в первом классе, очень удивилась на посадке, что столько чужих незнакомых людей полетит вместе с ними…
— За сто лет зафиксировано всего несколько аукционных продаж такой монеты, — ответил, не задумываясь, собеседник. — Это, во-первых, Адольф Гесс, или Хесс, если угодно, тысяча девятьсот девятнадцатого и двадцать четвертого годов, аукцион тридцать второго года… лот 952, если я не ошибаюсь… и аукцион шестьдесят восьмого, лот 122. Причем, в последний раз «Бензельного Антоныча» выставляли с экспертным заключением Общества друзей Государственного исторического музея за подписью Ширякова, о котором я вам уже как-то рассказывал…