Выбрать главу

А после войны в Ираке торговля античными монетами и вообще оказалась принесена в жертву формальной борьбе с терроризмом. После той войны продавать «антику» в Соединенных Штатах стало почти безумием, да и в Европе это большой геморрой. Поскольку в Ираке было много музеев и вообще древностей, то их разграбили — и, значит, по логике сотрудников спецслужб, часть вещей могут продавать для финансирования терроризма. Поэтому власти делают вид, что борются с этим злом на международном и национальном уровне. В Германии приняли даже специальный закон…

С точки зрения Андрея Адольфовича, под предлогом борьбы с терроризмом и отмыванием нелегальных доходов на западе попраны многие базовые нормы права. Например, давно известно, что человек с крупной пачкой наличности в самолете должен объяснять, для чего она ему с собой, хотя он и не совершил никакого преступления… пока. А теперь при продаже античной монеты нужно предоставлять доказательства, где за последние двадцать пять лет она находилась, и не были ли случайно украдена в Ираке — то есть вводятся, фактически задним числом, требования и ограничения, что в нормальном демократическом обществе как бы недопустимо… Вы же не знали, что не только самому надо хранить документы, но и при добросовестном владении и приобретении у вас будут проблемы. Вы, оказывается были должны при приобретении «антика» четверть века назад предугадать, что потребуется документация от продавца за все эти годы. С этим можно столкнуться при продаже, а также при пересечении границ…

Точно так же есть определенные основания и под запретом пересылать культурные ценности по почте — чтобы они не разбились, не повредились при пересылке и так далее. Но в итоге бездумного применения этого правила, обыкновенные старые монеты тоже формально пересылать по почте нельзя. И тут начинается таможенное творчество. Захочешь, и контрабанда готова — например, пересылка копеечных российских монет из-за границы. Можно возбуждать уголовное дело, а можно и нет. Можно обложить пошлиной. Можно отправить назад за границу. Можно вызвать получателя такого иностранного почтового отправления и пугать его, сколько потребуется…

— Извините, господин доктор, что мы отняли у вас столько времени… — Полицейский инспектор отложил авторучку и закрыл свой рабочий блокнот с желтоватыми разлинованными страницами. — Еще раз благодарю за сотрудничество!

— До свидания.

— Всего доброго… кстати, вы никуда не собираетесь уезжать в ближайшее время?

…Когда за господином Широковым закрылась дверь, инспектор-австриец посмотрел на молодого человека, сидящего рядом с пультом охраны и наблюдения.

— Что скажете, коллега?

Тот ответил ему по-немецки, но с характерным акцентом:

— Он знает значительно больше, чем говорит. Возможно, это имеет отношение к убийству. Хотя, возможно, и не имеет…

Если бы все происходящее показали в детективном сериале, телезрители бы давно уже поняли, что это не кто иной, как «риэлтор» из Цюриха, который недавно показывал фальшивым русским покупателям дом семейства Гильман. В действительности, молодой человек был оперативным сотрудником швейцарской Службы по борьбе с отмыванием денег, и последние несколько лет занимался экономическими преступлениями, которые совершают на территории его страны выходцы из стран бывшего СНГ.

— Русские вообще очень редко рассказывают правду полиции.

— Да, пожалуй, почти никогда. Даже если в кармане у них европейское гражданство, а на стене висит два научных диплома. — Швейцарец поколдовал над кнопками и вывел на экран фрагмент записи с камеры наблюдения, установленной в зале, где проходила пресс-конференция. Остановил и увеличил изображение:

— Я знаю этого человека.

— Да, это русский адвокат, — кивнул инспектор из отдела по расследованию убийств.

— Нет, я знаю второго, который вот здесь разговаривает с адвокатом. Он приезжал к нам осматривать дом Михаэля Гильмана, учредителя фонда.

— Его задержали? — Уточнил представитель Европола в Вене.

— Нет, — расстроил его местный коллега, — судя по записям, этот господин ушел из отеля сразу, как только началась суета…