Верховный страж не предложил судье сесть.
– Чечи должен выступить как свидетель, – продолжал Пазаир. – Поскольку вы один знаете, где он находится, приведите его в суд. Иначе придется привлечь к его поискам стражу.
– Чечи человек благоразумный. Если бы вы обладали этим качеством, вы бы отказались от процесса.
– Старший судья портика счел, что он может состояться.
– Вы губите свою карьеру.
– В последнее время о ней печется столько народу, что вряд ли мне стоит беспокоиться.
– Когда вы потерпите полное и окончательное поражение, над вами будет смеяться весь Мемфис и вам придется уйти в отставку.
– Раз вы назначены присяжным, не отказывайтесь слушать правду.
***
– Я – присяжный? – удивился Бел-Тран. – Я и помыслить о таком не мог…
– Речь идет об очень важном процессе с непредсказуемыми последствиями.
– Я обязан согласиться?
– Никоим образом; двоих присяжных назначает старший судья портика, двоих – я и еще четверых выбирают из уважаемых горожан, уже заседавших на процессах.
– Не скрою, я очень волнуюсь. Участие в судебном решении представляется мне делом куда более сложным, чем торговля папирусом.
– Вам придется решать судьбу человека.
Бел-Тран надолго задумался.
– Я весьма тронут вашим доверием. Я согласен.
***
Сути предавался любви столь неистово, что поразил Пантеру, давно привыкшую к пылкому нраву своего любовника. Он был поистине ненасытен, не мог от нее оторваться, снова и снова покрывал поцелуями все ее тело. Объятая сладострастной истомой, она после бури была нежна и покорна.
– Такое исступление бывает у путника перед долгой и опасной дорогой. Что ты от меня скрываешь?
– Завтра – процесс.
– Он тебя страшит?
– Я бы предпочел драться голыми руками.
– Меня пугает твой друг.
– Тебе-то зачем бояться Пазаира?
– Он никого не пощадит, если так ему повелит закон.
– Ты что, предала его и мне не сказала?
Она перевернула его на спину и легла сверху.
– Когда же ты прекратишь меня подозревать?
– Никогда. Ты – самка хищной породы, это самая опасная разновидность, к тому же ты тысячу раз обещала меня убить.
– Твой друг куда страшнее меня.
– А ты что-то от меня скрываешь.
Она перекатилась на бок и отстранилась от любовника.
– Может быть.
– Плохо я тебя допрашивал.
– Но ты умеешь заставить говорить мое тело.
– Однако ты хранишь свой секрет.
– А иначе чего бы я стоила в твоих глазах?
Он бросился на нее и прижал к кровати.
– Ты что, забыла, что ты моя пленница?
– Думай как хочешь.
– Когда ты убежишь?
– Как только стану свободной женщиной.
– Это в моей власти. Я должен заявить, что ты свободна, в управление по делам чужестранцев.
– Так что же ты медлишь?
– Бегу.
Сути быстро облачился в свою лучшую набедренную повязку и надел на шею ожерелье с золотой мухой.
Он вошел в контору как раз в тот момент, когда чиновник собирался ее покинуть, хотя до закрытия было еще долго.
– Приходите завтра.
– Об этом не может быть и речи.
Тон Сути таил в себе угрозу. Золотая муха свидетельствовала о том, что молодой человек могучего телосложения – герой, а герои легко пускали в ход кулаки.
– Чего вы хотите?
– Положить конец условной свободе ливийки Пантеры, доставшейся мне в ходе последней азиатской кампании.
– Вы гарантируете ее благонадежность?
– Она ведет себя безупречно.
– Чем она предполагает заняться?
– Она уже работала в усадьбе.
Сути заполнил документ, жалея, что не занялся с Пантерой любовью еще один, последний раз; вряд ли его будущие любовницы смогут с нею сравниться. Рано или поздно это должно было случиться; так лучше порвать сейчас, пока связь не стала слишком крепкой.
На обратном пути он перебирал в памяти их любовные баталии, стоившие подвигов величайших завоевателей. Пантера научила его, что женское тело – чарующая бездна, находящаяся в постоянном движении, и что наслаждение от открытия нового не иссякает никогда.
Дом был пуст.
Сути пожалел о своей поспешности. Ему так хотелось провести с ней ночь перед процессом, забыть о предстоящей схватке, упиваясь ее ароматом. Значит, придется утешиться добрым старым вином.
– Налей еще один бокал, – сказала Пантера, обнимая его сзади.
Кадаш яростно громил свой зубоврачебный кабинет, швыряя об стену медные инструменты. Получив повестку в суд, он дал волю охватившей его жажде разрушения.
Без небесного железа он больше не сможет оперировать. Слишком дрожат руки. Будь у него чудодейственный металл, он лечил бы, как бог, он вновь обрел бы молодость и уверенность в каждом своем движении. Кто теперь станет его уважать, кто вознесет хвалу его заслугам?
Можно ли отсрочить крах? Нужно бороться, не поддаваться старению. Прежде всего необходимо бесследно рассеять подозрения судьи Пазаира. Ему бы такую силу, такую убежденность, такую решимость! Сделать его своим союзником не стоит и мечтать. Но молодой судья вместе со всем своим правосудием обречен на провал.
***
Еще несколько часов – и начнется процесс.
Пазаир бродил по берегу вместе со Смельчаком и Северным Ветром. На радостях, что после сытного ужина им выдалась неожиданно долгая вечерняя прогулка, пес и осел резвились на природе, не упуская, однако, хозяина из виду. Северный Ветер шел первым и выбирал дорогу.
Усталого, издерганного судью одолевали сомнения. Что, если он ошибся, сжег пути к отступлению и ступил на тропу, ведущую в пропасть? Мысли, на самом деле недостойные. Правосудие не остановить, как не остановить течения божественной реки. Он, Пазаир, не вершитель его, а всего лишь слуга. Чем бы ни кончился процесс, истина выйдет на поверхность.
А что будет с Нефрет, если его отстранят от должности? Старший лекарь сделает все, чтобы не дать ей лечить людей. К счастью, о ней может позаботиться Беранир. Став верховным жрецом Амона, он даст девушке возможность работать в лечебнице при храме, где она будет вне досягаемости Небамона.
Зная, что она ограждена от превратностей судьбы, Пазаир чувствовал в себе решимость бороться хоть со всем Египтом.
37
Процесс начался, как говорится в ритуальной формуле, «перед вратами правосудия, где внемлют жалобе всякого страждущего, дабы отличить истину от лжи, в том великом месте, где защищают слабых, дабы уберечь их от сильных». Отведенный для суда двор перед пилоном храма Птаха был специально расширен, чтобы вместить множество знатных зрителей и простолюдинов, проявивших интерес к событию.
Судья Пазаир вместе со своим секретарем восседал в глубине открытого храмового зала. Справа от него – присяжные: верховный страж Монтумес, госпожа Нанефер, Беранир, Бел-Тран, жрец храма Птаха, жрица храма Хатхор, землевладелец и столяр. Присутствие Беранира, которого многие почитали как мудреца, свидетельствовало о значимости дела. Старший судья царского портика сидел слева от Пазаира. Как представитель иерархии он был призван следить за правильным ходом процесса.
Оба судьи, облаченные в длинные белые туники и скромные традиционные парики, вместе развернули папирус, воспевавший золотой век безраздельного господства мировой гармонии – Маат.
– Я, судья Пазаир, объявляю открытым процесс, где офицер-колесничий Сути выступит с обвинением против полководца Ашера, правого царского знаменосца и наставника офицеров азиатского отряда египетского войска.
Поднялся ропот. Если бы не строгая торжественность места, многие сочли бы, что это шутка.
– Я вызываю колесничего Сути.
Герой произвел впечатление на толпу. Красивый, самоуверенный, он вовсе не походил на мечтателя-визионера или растерянного солдата, поругавшегося с начальством.