— Мы с тобой, дружище такое говно, что нами брезгуют даже опарыши, — сказал он, затягиваясь блевотным табаком.
— А что поделать, — вздохнул Златоуд, уминая крысу за обе щеки. — Мы — дерьмо, и живём, как нам подобает. Разве не так?
— А если я не хочу быть дерьмом? — Евлампию происходящее даже не раздражало. Он с ним уже смирился. Просто иногда хотелось чего-то лучшего. Так, праздные мечтания. Не более. Потом он сделал ещё одну затяжку и подавил рвотный позыв. И ещё раз. А когда блевотина окончательно попросилась наружу, сделал над собой усилие и проглотил соки своего внутреннего мира, пережёвывая мякоть. Лучше жрать себя, чем крыс.
В конце коридора одиноко стоял пустой унитаз. Белый, облепленный опарышами трон.
— Я так давно не выходил в астрал, — вздохнул Златоуд. — Познавать себя — это до одури полезно.
— Ты что, собираешься это сделать сейчас? — Евлампий подавился сигаретой.
— Я собираюсь сделать это с тобой.
Златоуд стянул рубашку и ботинки, затем бесцеремонно швырнул одежду в грязь. Он схватил Евлампия за руку и подвёл прямо к бурлящему котлу унитаза.
— Иногда полезно выходить в другие миры.
Он вобрал побольше воздуха и нырнул в недра фаянсового трона. Бурлящая зловонная вода поглотила его. Евлампий остался наедине с собой. Мысль о том, что он может больше никогда не увидеть Златоуда, если не последует за ним, пугала до глубины костей. Вдохнув в себя всё зловоние этого мира, он прыгнул вперёд, навстречу гибели или рождению.
* * *
Пётр проснулся, потянулся и сладко зевнул. Перевернулся на правый бок. Улыбнулся. Семён ещё сладко-сладко спал. Его пепельного оттенка длинные волосы были разбросаны по всей подушке.
— Любимый, — прошептал Пётр, запуская руку в серый океан, поигрывая с нежными волнами причёски возлюбленного.
Он нежно провел ладонью по его щеке и прильнул устами к его челу.
Из соседней комнаты донеслись женские стоны. Юноша, вздрогнув, отвлёкся от ласк. Встряхнул головой, проморгался. Стоны не прекращались.
Осторожно, чтобы не разбудить Семёна, Пётр отполз с кровати и на цыпочках покинул спальню.
От увиденного в зале парень пришел в восторг: на диване лежала обнажённая женщина. Она водила вибратором по своим бедрам, пальцы её теребили соски. Прижимали. Отпускали. Пощупывали. Ещё и ещё. И она стонала, извивалась и наслаждалась.
Настоящая женщина! — в восторге подумал Пётр.
— Нравится? — Порфирий стоял, прислонившись к дверному косяку в противоположном конце комнаты. На его устах играла самодовольная улыбка.
— Ты где её раздобыл?
— Не поверишь: сам сделал! — сказав это, Порфирий вошёл в зал, минуя разбросанные повсюду пустые бутылки, шприцы, а также упаковки от презервативов.
— Да ну, гонишь!
— Да подумаешь: силикон, мышцы, ткани, мозги — нахрен. Ну и датчики, отвечающие за эмоции, чтоб совсем бесчувственной не была.
Пётр смотрел на друга восторженным взглядом. В следующий миг — крепко обнял:
— Охуеть, чувак!
«Женщина, чёрт побери!», — думал Пётр, стремясь скорее её опробовать. До этого ему доводилось бывать в вагине лишь однажды, когда он покидал материнскую утробу. В новом мире не было места женщинам, все они закрыты в резервациях и служат исключительно для размножения. Лишь когда бабы приходили в негодность, их выпускали на волю, где они вскоре дохли. Её вагина оказалась куда шире входных врат в мужское тело, но она была влажной и тёплой. Наверное, именно это завораживало мужчин испокон веков. Возможность вернуться туда, откуда ты вылез, пускай всего одной частью себя. Женщина не сопротивлялась, с жадностью принимая ласки. Семён, до того наблюдавший за процессом, теперь решил присоединиться сам. Он вставил в свой член в нежный бархатный рот: не вагина, но всё равно сойдёт. Вскоре к действу присоединился и Порфирий. В конце концов, у женщины целых три отверстия. О, эта игра не могла продолжаться вечно. Вскоре они все кончили, излив свою сперму в неспособный родить организм.
Она растянулась на диване, размазывая сперму по щекам.
— Что лежишь? Иди — сделай пожрать.
Безвольное существо поднялось с дивана и зашагало в сторону кухни, тряся увесистыми грудями.