— Кстати, ребят, может быть, в театр сгоняем? — спросил Порфирий, кутаясь в плед.
— А что там сегодня идёт? — Пётр развалился на диване, со скукой разглядывая потолок.
— «Свет в конце сфинктера». Это по повести этого, как его там... забыл, короче, — ответил Порфирий.
— Пойдём, — хором вздохнули все трое. Надо же развиваться культурно, бля.
Развиваться культурно — это хорошо. Когда культура не воняет говном. А когда воняет — культурно можно обмазаться, но развитием назвать это вряд ли можно. Просто топтание на месте. Иногда это бывает забавным.
Из кухни донесся едкий запах. Пётр принюхался:
— Горит, твою мать!
Порфирий кинулся на запах — и увидел свое детище в копоти, саже и со сковородкой на голове. На полу была разлита неестественного синего цвета жидкость. Плита — в угле и дымится. Средство для мытья посуды открыто и пенится.
— М-да, — протянул Семён, подошедший к друзьям. — Готовит она хуже, чем ебётся. А в постели она, прямо скажем, пока не айс. Её ещё всему обучать.
— Да похуй на постель, где мы жрать теперь будем? — негодовал Пётр. — Секс сексом, а жрать охота.
— Блин, а у меня из еды тут только шоколадки какие-то остались, — вдохнул Порфирий.
— Тащи! — почти приказал ему Семён. Тот полез в комод, что ютился в углу кухни рядом с новомодной плитой и ещё живым кухонным комбайном последнего поколения. Он был похож на мумифицированную старуху посреди музея восковых фигур.
— Вот, — Порфирий открыл большую коробку, как ту, в которой хранили сигары.
Пётр потянулся и схватил один из батончиков, на коричневой упаковке растекались нежно-золотые буквы “Normal”.
— Ладно, надеюсь — не умрём! — хмыкнул Семён, беря свою долю. Порфирий откусил кусок, чувствуя на языке солоновато-горький вкус органики. «Оно такое странное. Чёрт, даже не знаю, на что похоже». Он всё пытался найти нужное слово, но его опередил Семён:
— Бля, это же говно какое-то!
— Так точно, говно.
— Говорят, оно очень полезно и питательно, — возгласил Порфирий, — наши предки жрали говно и жили до ста лет.
— Чёрт, надо жрать быстрее, пока это не стало мейнстримом, — Семён откусил большой кусок от своей порции.
— Надо бы снять ролик о том, как мы боремся с загрязнением окружающей среды, — предложил Пётр.
Он потянулся за своим коммуникатором и нажал на «запись». Скоро видео с тремя голыми парнями, которые едят столетние экскременты посреди раскуроченной кухни, облетело всю всемирную сеть.
Тем же вечером три знаменитости облачились в белые плащи, нагримировались, припудрились, размазали по лицу тушь.
Они вышли на улицу. И там шел дождь. Нет, не из говна — просто дождь. Самый обычный и кислотный. Других нынче не бывает.
Капли воды размазали и без того расплывшуюся белую тушь по их лицам, измазав красные лица в белых подтёках, которые напоминали цветом сперму. И все трое улыбались и ржали. Размахивали тростями, болтали ни о чём. У одной из подворотен Порфирий заметил согнувшегося пополам парнишку — он читал. И ему было хорошо. Наверное, он нашёл какую-нибудь поношенную книгу в мусорном баке и теперь с упоением читал её. Противное чувство — пользоваться чем-то, чем уже пользовались многие. Однако же чем книги хороши — от них вставляет каждого, кто их читает, независимо от того, сколько людей до тебя читали этот том. И именно этим опасен данный наркотик — его можно употреблять снова и снова. Снова и снова.
Порфирий подошел к пареньку. Стукнул тростью по голове. Мальчик никак не прореагировал. Ему было всё равно. Он был в своём собственном мире. И даже не в своём, а в чьём-то, придуманном кем-то иным, неизвестно для кого и неизвестно зачем. Бесит.
Еще пару минут полюбовавшись этим любопытным зрелищем, друзья двинулись дальше. Их забавлял вид вечернего города. Он сиял в коричнево-зелёных тонах. Под цвет желудочного сока и кислоты. На горизонте показались очертания театра. Он имел форму большой коровьей головы с выпученными глазами.
* * *
Сначала было темно... и дух носился над водой. Потом появилась вода, и её стало слишком много. Евлампий чувствовал, что его лёгкие разрывает от давления. «Это — всё!» — подумал он, открывая глаза. Вместо чёрного и мутного потока нечистот он увидел прозрачную воду моря. Где-то там, под ним плескались разноцветные рыбы, переливались на свету жемчужины и цвели диковинные водоросли. Он засмотрелся на эту красоту и забыл про то, что нужно дышать. Так и потекла перед глазами красота неведомого мира. Время шло, а они всё плыли и плыли по этому неведомому океану. Евлампий понял, что Златоуд всё ещё сжимает его руку, иначе бы он точно сошёл с ума здесь.