Когда Голодный Обморок закончил свою речь, его спутники поняли, что можно идти дальше. Нужный дом оказался уже следующим после школы. Это была старая задрипанная неуместно выглядевшая советская пятиэтажка с расположенной на первом этаже детской библиотекой, выглядявшей в век планшетов и ноутбуков ещё более атавистически. Разумеется, таких утончённых пидоров как Минаев тут отродясь не водилось. Никто не захотел даже проверять этот факт.
— Три тысячи хачей! — выругался водитель и сплюнул. — Не туда попали! Ну что за членожопье?! Поехали отсюда, в пизду!
Пришлось вернуться в метро и добраться до «Севастопольской», чтобы с парой пересадок достичь станции «Зябликово».
Глава XXII
— Настал час «Х», — сказал Архангел Марии, беря её под руку.
Вместе они спустились по смердящей от мочи лестнице подъезда вниз во двор, на свалку вечных цивилизаций. Чёрные деревья шумели над Москвой. Ветер завывал в кронах спальных районов. Жадные птицы кружили над домами. Они тоже знали обо всём.
Архангел и Мария спустились в тёмное чрево подземки и поехали в центр пентаграммы метрополитена — туда, куда по венам города стекает гнилая кровь. И небо покрывалось трупными пятнами, которые не вывести даже «Тайдом». Там, возле станции метро «Кузнецкий мост», их ждал Третий.
Его так и звали — Третий, но был он вовсе не лишним.
Он стоял возле припаркованной серой «пятёрки». Когда-то машина могла стать неприметной в большом городе, но сейчас она слишком ярко выделялась среди кредитных иномарок нищего среднего класса. Но другой тачки не было.
Они сели в машину и помчались по ночной Москве к дому Мизулиной. Мелькающие огни, радио со старыми хитами, дым лёгких сигарет. Всё как во время обычной прогулки по городу, только адреналин в крови всё ещё продолжал бурлить.
И вот — нужная улица. Нужный дом.
Наша троица остановила машину и стала ждать. В это время Мизулину обычно привозят с работы.
Вот и подъехал её чёрный джип с мигалкой, точно по расписанию. Мизулина вышла из машины и, попрощавшись с водителем, закурила сигарету. Мария тихо вышла из машины.
— Елена Борисовна, там в кустах геи-педофилы совращают детей! — закричала она, Мизулина обернулась. В тот же миг Третий заткнул ей нос и рот тряпкой, смоченной в хлороформе. Бабка быстро обмякла и сползла вниз.
— Чёрт, Архангел, помоги, в ней килограмм сто, наверное! — закряхтел Третий.
Вместе им кое-как удалось затащить Мизулину в багажник.
* * *
Всё было готово к операции. Жертва была усыплена и зафиксирована на акушерском кресле.
— Бля, так она ещё гаже, чем тот труп, на котором мы тренировались! — сказала Мария, в ужасе оглядывая голую Мизулину.
Она была отвратительна. Её грудь скатывалась в подмышки. А густые лобковые волосы покрывали всю нижнюю часть её тела. По всей туше проходили старческие синюшные вены.
— Как подумаю, что со мной так же будет в старости, жить не хочется, — вздохнула Мария.
Архангел молчал. За свою карьеру выскребателя дохлых эмбрионов он успел насмотреться всякого. Мизулина была хоть и мерзкой, на далеко не самой отвратительной пациенткой в его практике.
Снаружи разыгралась гроза. Раскаты грома доходили даже до изолированной операционной. Страшно подумать, что же творилось во внешнем мире. А там творилось многое. Молнии сверкали, лил проливной дождь и небо почернело от гнева.
Один разряд молнии угодил прямо в местную электростанцию. Свет мигнул и погас. Стало темно, как в матке Мизулиной.
— Не нервничайте, господа! — сказал Архангел. — У меня есть свечи.
Он полез в какой-то из ящиков. Свою клинику он знал наизусть, и мог передвигаться по ней даже в кромешной темноте.
— Так будет даже романтичнее, — сказал он, расставляя свечи по маленькой операционной.
Комната приобретала всё более зловещий вид. Ритуальное жертвоприношение. А может быть, праздничный стол, где вместо торта — распростёртое старушечье тело.
— При свечах она ещё более отвратительна, — снова сказала Мария, переводя взгляд на чемоданчик с инструментами.
В её глазах всё несовершенство должно быть мертво. Внебрачные дети, старики, калеки, уроды должны отправиться в газовые камеры. Когда построится Чистая Москва, ничего этого уже не будет. Никто не станет пятнать новый чистый утопический мир своим уродством и изъянами. Только молодые, здоровые и сильные. В новом мире не будет места состраданию. Все бедняки и отщепенцы будут стерилизованы и отправлены в гетто. Новой породе людей ни к чему их дефектные гены.