Уже смеркается, когда Кэл снова возвращается домой – с извинениями. Он не скажет о том, что видел. Ему нужно время, чтобы все обдумать и решить, как поступить. Но знание о неверности Элли ядом растекается по его венам.
Жену Кэл застает на кухне. Обеспокоенное выражение ее лица приводит его в замешательство. А вдруг она видела его за окном студии? И сейчас… Неужели именно сейчас все будет кончено?
– Я видела все в новостях, – говорит Элли, забирая у него рюкзак. – Что ты собираешься делать?
Кэл ошарашенно смотрит на жену и только потом замечает сидящую за столом Крисси – на ее лице та же обеспокоенность.
– Мне реально жаль, что все так обернулось, па. Это была настоящая сенсация. Твоя программа стала бы бомбой.
«Они о Дюбуа…»
Кэлу хочется заплакать, глядя на жену и дочь. Его семья объединилась в такой момент. Слишком поздно…
Кэл пытается выиграть время и собраться. Погладив его по плечу, Элли пересекает комнату, направляясь к винной стойке.
– Сара продолжает названивать, – бормочет Кэл. – Мне надо ей ответить.
– Мы заказали пиццу, – говорит Элли, протягивая ему бокал, обещающий забвение.
Красная жидкость расплескивается по стеклянным стенкам как кровь, когда Кэл его берет. На долю секунды пальцы Элли касаются пальцев Кэла. Он отдергивает руку.
– Я пойду в кабинет – мне нужно изучить все записи, посмотреть, что я могу с ними сделать.
– Нет проблем, мы принесем тебе кусочек пиццы.
Элли всегда на высоте в кризисной ситуации, она способна самоустраниться, не докучает излишней заботой и не донимает вопросами, пока все не закончится. Но сегодня Кэл не в состоянии это оценить.
В кабинете он выгребает из письменного стола бумаги и сваливает их прямо на пол – в очередной попытке отогнать от себя образ Элли с другим мужчиной. Кто он? Ярость соперничает с отчаянием. Кэл уже боится себя. Работа – единственное, что может отвлечь его на некоторое время.
Достав из рюкзака книги и записи, Кэл собирает все, что связано с Дюбуа, и начинает упорядочивать. Взяв лист бумаги, он рисует схему: убийцу и его известные жертвы, связывает их стрелками и линиями, записывает версии и обводит их кружками, допуская, что они в любой момент могут лопнуть как мыльный пузырь. А потом откладывает листок в сторону. Прислушивается. Обычно Кэлу нравится этап редактирования, отбора материала, добавление и сокращение ради создания истории. Но не в этот раз.
Он включает запись. Комната сразу наполняется хриплым, скрипучим голосом убийцы. Кэл вслушивается в его вкрадчивые интонации, бессмысленную болтовню и понимает: он тратил время зря. Их беседы сводились к разговорам по кругу, и в действительности Дюбуа говорил только то, что хотел сказать сам: скользкий, увертливый, коварный.
Это миф, будто вешаться надо на веревке, закрепленной на высоте, чтобы ноги не доставали пола. Кэл об этом знает. Дюбуа мог себя удушить при желании. Но что-то в его смерти смущает Кэла. Время для самоубийства Дюбуа выбрал странное. Он ведь развлекался, общаясь с журналистом, насмехаясь и провоцируя. Дать Кэлу слабый намек, а потом покончить с собой, не дождавшись развязки? В этом не было смысла.
Сердце Кэла стучит сильнее. Он доходит до той последней записи, когда Дюбуа, казалось, утратил чувство реальности, – странное пение разливается по комнате. Только, слушая его теперь, он видит лицо сестры, а его воображение рисует жуткую сцену: пальцы Дюбуа, впивающиеся в ее идеальную кожу, ужас в глазах Марго. Что, если последние минуты своей жизни она была с ним? Хуже этого может быть только абсолютная боль, которой он, похоже, еще не испытывал.
Дверь в комнату открывается, и в проеме возникает Марго – ее лицо обрамляют расчесанные волосы, на коже нет ни синяков, ни ссадин, в глазах ни ужаса, ни боли. Спустя миг Марго исчезает, а порог переступает Крисси с пиццей и полупустой бутылкой вина в руках. Она хмурится в замешательстве, услышав голос Дюбуа.
Резко кликнув мышью, Кэл ставит интервью на паузу. Дочь не должна слышать такое. Воцарившаяся в кабинете тишина избавляет его от мерзкого змеиного шипения. Кэл и раньше беседовал с убийцами, но Дюбуа не такой, как остальные. Другой. Он проник в голову Кэла и прочно укоренился там.
– Я принесла пиццу.
– Спасибо, Крис.
Вот оно – имя, от которого он отказался. Кэл дал его дочери. Теперь это ее имя. Кэл замечает ее хрупкость, печаль в каждом движении. А может, Крисси знает о матери? И в этом все дело? Интересно, ей стало бы легче, если бы он сказал, что все нормально и он в курсе? Дочь ставит коробку рядом с ним и, скосив глаза на его каракули, медлит. Кэл берет девушку за руку. Какая же она холодная!