Самая первая смерть — то что останется в памяти навсегда. Даже если мозг выжжен до состояния овоща, не понимающего, что за ересь передают в него глазные и слуховые нервы, где-то в глубине подсознания, недостижимом для щупа осознания и анализирования, сияющими потусторонним светом перерождения символами будет выбит этот момент.
Мрак слегка рассеялся, повинуясь воле сидящего на троне.
Он выглядел так же как и Кроули. В свою первую жизнь.
Виктор Сергеевич Смертный.
Основатель одного из филиалов Учения Четверых, закончивший свой жизненный путь на дне безымянной братской могилы где-то на лесополосе, в попытках содрать ржавый налет порочно-лицемерной лжи с разумов своих современников. Как внезапно выяснилось людям, в большинстве своем, было глубоко и безоговорочно плевать на то, в каком дерьме они живут.
Чуть выше среднего роста, черноволосый парень, лет двадцати пяти. Тощая, нескладная и заметно угловатая фигура. Бледноватое лицо, острый подбородок, четко проступающие скулы и белесые рубцы шрамов, пересекающих его лицо. Первый — кривой и неровный, идущий от края носа через губы до конца нижней челюсти. Второй — от обрубка уха до уголка тонких сухих губ. Третий — короткая полоска под правым глазом, заканчивающаяся на середине щеки. И последний — толстая змея ползущая от целого уха вниз, по скуле, челюсти и шее, чтобы, зацепив ключицу слиться с татуировкой на груди в единое целое.
Все нанесены собственноручно — старым охотничьим ножом, раскаленным на подрагивающем пламени газовой конфорки. Четверо не просили об этом, как и их посланники — Кроули сам сделал такой выбор.
Только глаза "двойника" были другими. Пустые провалы глазниц заполненные клубами черного дыма, истекающего кровавыми слезами запекшимися на щеках.
— Я…
Кроули не знал, что именно должно было прозвучать после этого жалкого "я". Слишком неадекватная ситуация даже по его меркам.
Он улыбнулся в ответ. Криво, нервно и натянуто. Прямо, как в той далекой жизни. Димон и Толстый… остальные парни… славные были деньки…
— Не хочу говорить банальности, — Смертный медленно поднялся с трона, — но ты — это я.
Тьма срывалась с кончиков его пальцев.
Пеплом сожженных ведьм, корчащихся в языках огня.
Прахом невинноубитых, до последнего мгновения задающихся одним единственным вопросом — "за что?"
Хрипом повешенного, синеющее лицо, выпученные глаза и вываленный язык. Сломанная шея едва опора исчезла из-под ног. Или же удушение. Медленное, неторопливое, когда окружающий мир исчезает, пожираемый тьмой забвения, пока не останется крошечная точка света. И ей тоже суждено погаснуть.
Страхом обезглавленного, застывшим в глазах истекающей кровью головы, падающей вниз, в рычащую и беснующуюся толпу, собравшуюся у помоста.
Стоном пытаемого, диким, захлебывающимся, истошным, навзрыд.
Воплем заживо похороненного. Ногти ломаемые об крышку гроба. Заканчивающийся воздух. И куча сырой земли, вдавливающая все попытки выбраться обратно в серость смерти.
— А я — это ты.
Тьма взвилась вверх. Нечестивым туманом, жирным дымом погребальных костров. Стены Чертогов пошли складками, сминаясь под незримыми пальцами. Лики пожранных душ, обмякшие, безразличные ко всему и вся, повинуясь воле пленителя повернулись к трону.
Они могли давно уйти, но… не хотели… они давно уже ничего не хотели, еще при жизни.
Сила Кроули окутала их головы, сжирая плоть с черепов. Она затекала в глазницы, растворяя глазные яблоки. С шипением испаряла волосы. Истачивала эмаль зубов. Глодала кости.
Души не кричали, а… улыбались?..
Душу как таковую невозможно уничтожить окончательно, как и ее память о прошлых жизнях, ибо такова воля Четверых и даже они не нарушат это правило. Скорее всего, именно они и смогут это сделать, но тут разговор может скатиться в теологическую тему и извечный вопрос — сможет ли всемогущее существо создать камень, который не сможет поднять, или же оно попросту не хочет этого?