Однако Марк не подал вида, продолжая тихо всем сердцем любить Марину и всей душой ненавидеть Игоря. Он делал вид, будто они такие же закадычные друзья, и ему все равно на их любовь. А сам весь кипел внутри от чувства несправедливости и ревности, когда пара целовалась при нем. Для таких случаев он всегда носил с собой эспандер, которым якобы тренировал руки. На самом деле, сильное сжимание кулака помогало справиться со стрессом и оставаться внешне спокойным. Он стал реже появляться на общих вечеринках и предпочитал видеться с ними по очереди, потому что не мог вынести их вместе. Ему хотелось, чтобы Игорю было так же больно. И вдруг судьба подбросила Веру со слепой и нелепой любовью, которую он тут же решил использовать.
Марк любил встречать рассвет. Будучи совой по определению, он обычно ложился на заре, нежели вставал. Но сегодняшнее утро, несмотря на то, что пришлось потратить полночи на Веру, разбудило его спозаранку, влившись согревающими частичками солнца сквозь сетчатое оконце палатки. Девушка, словно налетавшийся в первом полете птенчик, сладко спала на его плече, когда глаза Марка открылись. Руки она сложила на груди. Растрепанные волосы прикрывали круглые плечи. Парень аккуратно убрал руку из-под ее головы и почувствовал точечные колики от затекания.
Массируя правую левой и сжимая-разжимая кулак, он вышел из палатки на затихшую пустошь, в центре которой остался черный след от вчерашнего яркого костра. Рядом валялся испачканный сажей мангал, а чуть поодаль – котелок, в котором один из друзей варил глинтвейн. Спокойное, сонное солнце, позевывая из-за облаков, медленно поднималось над глухим лесом, освещая верхушки деревьев. Птицы тоже проснулись и вовсю горланили. Если бы Марк увлекался орнитологией, он бы легко распознал среди голосов жаворонка, дрозда и горлицу, но для него все песни слились в единую оркестровую трель, напоминающую больше перезвон колокольчиков, нежели продуманную, плавно текущую, мелодию.
Небольшая часть тяжелой души успокоилась. Ему стало легче. Хотя ни Марина, ни Игорь не знали о произошедшем, несмотря на то, что ночевали в одной из соседних палаток. Что творилось в их палатке, Марк не хотел представлять. Утешением служила голая Вера, которая сейчас тихо сопела под брезентом, точнее то, что именно он лишил девственности единственную младшую сестренку Игоря. Она отдалась ему сама, с такой легкостью и безответственностью, словно в кино. Наверно, для нее это и было кино: все ведь казалось таким фантастичным.
«Она, небось, уже вообразила себя нежной невестой, пошила мне смокинг и вложила розочку в передний верхний карман» – подумав об этом, парень усмехнулся. Чем больнее будет Вере, тем слаще станет его месть. Пожалуй, сегодняшнее утро было одним из лучших за последние годы. Давно он не испытывал такую приятность на душе. Тяжесть, но приятность. Он всегда сам себя ненавидел и до того привык к этому состоянию, что ощущение гордости с непривычки щекотало грудную клетку.
Да и потом он просто получил физическое удовольствие от секса. Верино юное тело нежно извивалось под ним. Коричневые соски на круглой груди под напором языка мягко продавливались, а затем упруго выскакивали изо рта. Хотелось хватать их, непослушных и стойких, еще и еще и наказывать более сильными нажимами губ. Приятно было пройтись кончиками пальцев по бархату ее живота. А затем долго и медленно вводить твердый член, не обращая внимания на писклявые охи. У него давно так не стоял. И давно после секса не настигало полное истощение, как теперь. Ему хотелось подпевать лесным крылатым ораторам, но нельзя было никого будить.
Подойдя к абсолютно гладкому озеру, он посмотрел на мутного себя на поверхности, улыбнулся и всунул руки в холодную, бодрящую воду. Раздраженные круги разбили отражение и растеклись волнами. Умывшись, он сел на рядом валявшийся булыжник и стал глядеть на то, как гармонична природа. Он любил думать. И любил одиночество. Потому любил думать в одиночестве. Его многое поражало в устройстве этого мира, словно изо дня в день ему, как юному натуралисту, открывалась новая микровселенная. И всякий раз его восхищала логичность, идеальность и простота каждого такого открытия.
Сегодня Марк открыл живую тишину. В его огромной полупустой квартире обычно царило мертвое молчание, пропитанное бетоном и пластмассой. В одинокие вечера, когда он в очередной раз сидел посреди просторной гостиной и читал какую-нибудь замысловатую книгу, ему казалось, что, если в черной дыре есть звук, то он именно такой. Как вакуум, только более пустое, абсолютное ничего. А здесь, в лесу, над умиротворенной гладью озера, под кронами деревьев и в мраморной защите проглядывающих сквозь зелень скал звенела натуральная живая тишина. В сравнении с полным отсутствием звука, здесь было шумно, но настолько гармонично и естественно, что вселяло спокойствие и придавало всему смысл.