Дарья Близнюк
Убогие атеисты
Часть 1
Гот
Из окна видно небо цвета голубя. На полу валяются пенопластовые лотки, заполненные тюбиками краски, кистями и прочим художеским барахлом. В центре комнатного параллелепипеда мебели нет, лишь стоит мольберт, похожий на заглавную букву «А». Напротив него сидит парень в растянутом, но оттого не менее уютном кардигане. Его волосы цвета крысиной шерсти доверчиво опускаются на плечи, зная, что хозяин не побеспокоит ни одной пряди на всем протяжении молчаливой игры в гляделки.
Его визави – пугающая картина, на которой изображён в профиль лысый человек. Из его рта вырывается клубящийся поток чёрного дыма, а глаза широко распахнуты, как двери во время проветривания, и пусты. Если долго пялиться на этого страдальца, то такое понятие как «жуть» станет таким же явным и стойким ощущением, как запах пота после изнурительной тренировки в спортзале. Но парень не спешит разворачивать холст к стене, поскольку самолично вынул его из своей души. Более того, он нарочно не отводит взгляда. Он заставляет себя любоваться густыми чернилами до тех пор, пока не освобождаются слёзные железы. Для него подобные обряды играют роль терапевтических и крайне эффективных сеансов.
Внезапно в комнату пробирается бесшумный посетитель. Он опускается на пол рядом с парнем-крысой и бесцеремонно рушит ауру духовного очищения.
– Что на этот раз? – спрашивает голосом Синьора Помидора из мультика про Чиполино.
– Отчаяние, – угрюмо отвечает художник.
– Похоже, – звонко голосит гость, обращая взгляд на картину. – Слушай, Гот, а ты не мог бы оценить мой новый стих? – небрежно сводит тему, обнажая истинную цель визита.
– Не мог бы, – коротко буркает Гот, раздражённый тем, что его отвлекли на самом пике освобождения. Это досаднее прерывания полового акта.
– Ну почему ты постоянно такой бука? Нельзя быть хотя бы чуточку приветливее? – игриво надувает губки. – У меня ведь начнётся печалька из-за твоего грубого отказа, – опускает бровки Помидор.
– А у меня из-за твоего наглого вторжения. Про личные границы слышал? Нельзя было хотя бы постучать, чтобы не заставать меня врасплох? – оскорбляется Гот.
– Ну, прости, – паренёк, ни капельки не обижаясь, бодает Гота в плечо. – У меня хорошие стихи. Тебе понравятся! – заверяет он.
– Раз ты знаешь, что они хорошие, зачем мне их оценивать? – хмыкает парень, убирая волосы назад.
– Ну как же? – растерянно моргает невостребованный поэт.
– Ладно, валяй, – равнодушно соглашается Гот.
– Уии! Спасибо! Ты лучший! – радуется писака, клюя друга трубочкой губ в холодную меловую щёку. Готу приходится недовольно отстранить любвеобильного молодца.
– Опять ты ведёшь себя, как гомик, – ворчит он.
– Как обаяшка, – поправляет приятеля молодец.
– Читай уже – быстрей закончим, – обречённо вздыхает Гот, и обаяшка достаёт телефон, пару раз тыкает на сенсор и принимается тихо тараторить, сжёвывая слова и глотая окончания.
– Целиться в губы и целовать их, – быстро вдыхает. – Долго искать кружевное платье, – кушает букву «е». – После рябинового заката, – на губах уже собирается плёнка слюны. – Видеть смешные сны…
– Всё-всё. Я понял, что красиво, – останавливает его Гот. – Теперь можешь помучить кого-нибудь другого. К примеру, своего медведя, – советует он и ведёт бровью на дверь.
– Ах, как невежливо! Ты нетерпелив и…
– Я знаю, Чмо. Теперь гуляй. Свободен, – повторяет общительная личность, и Чмо удаляется из пустого параллелепипеда, заполненного отчаянием.
Чмо
Чмо огорчённо волочится по коридору, словно привидение. Вечно Гот выгоняет его из своей комнаты, будто он ему какой-нибудь младший брат. А стихи, между прочим, нежные написаны! Зря их игнорируют.
Впрочем, Чмо не обижается. Он лояльно относится к скупости художника. Не любопытствует и не ковыряет его ледяной панцирь. Чмо всегда улыбается и сюсюкается с друзьями.
– Кому чмоки-чмоки-чмоки в щёки-щёки-щёки? – ванильно спрашивает он перед тем, как набрасывается со своей любовью на несчастных милашек.
За эту коронную фразочку его, собственно, и прозвали «Чмок», но последняя буковка почему-то быстро исчезла из очаровательной клички, и осталось сокращённое «Чмо».
Чмо прокрадывается в свою уютную коморку, светлую, с персиковыми обоями. В уголке его ожидает двухметровый склонивший голову набок мишутка по имени Матвей. У него бежевая шёрстка, вышитое на груди сердечко и дружелюбная мордашка. Про себя Чмо называет сие место «медвежий угол». Часто парнишка удобно устраивается в лапах плюшевого гиганта и записывает не связанные между собой строчки, пока не засыпает. Во сне он особенно сильно походит на невинного ангелка. Мало того что причёска у него в точности, как у фарфоровых ангелочков – те же светло-русые кудри, так ещё и личико разглаживается в безмятежном покое.