Съела идеальный завтрак — холодные толстые креветки в остром соусе, присыпанные лимонной цедрой, — и легла спать. Порой жизнь прекрасна.
«ИКЕА»
Теперь настал самый страшный момент, связанный с подготовкой «дома свиданий» к открытию: покупка мебели, а я это умею почти так же плохо, как быть женой. Мама вызвалась мне помочь. Ну ладно, она же не знает всей правды. Ей я сообщила: «Наконец-то собралась обставить дом!» У нее появился предлог съездить за покупками в ближайшую к ее дому «ИКЕА» — экое счастье.
Матильду со всеми ее причиндалами я оставила у Марджи. Билл страшно обрадовался и пообещал водить ее на длинные прогулки. А еще одолжил мне свой личный фургон. У Билла имелся почтовый фургон 1999 года выпуска, списанный. Надписи на бортах он закрасил, но руль так и оставил справа. Я несколько раз прокатилась по соседним улицам, чтобы попривыкнуть. С деньгами у меня было так туго, что я страшно обрадовалась полному баку бензина.
В «ИКЕА» я тащилась целых четыре часа, твердо держась крайнего правого ряда — другие водители гудели мне, обгоняя. Добравшись, первым делом оформила карту с возобновляемым кредитом — она давала право на пятнадцатипроцентную скидку. С мамой мы встретились у стойки оформления кредитов. Я уж и забыла, что она — чистая иллюстрация из журнала для пожилых благородных дам. Она поцеловала меня почти в щеку, заявила, что половину заплатит сама, и потребовала, чтобы мы сперва поели, а то ей не сосредоточиться.
Мы заказали по порции фрикаделек с соусом, похожим по вкусу на виноградное повидло, — по семьдесят девять центов. Не так роскошно, как бистро «Мутард», но зато не нарушает маминой диеты Аткинса.
— Нужно придерживаться простой цветовой гаммы, классические цвета, белый и голубой, — заявила мама. — Лучше всего нежно-голубой. Чтобы было чистенько и без претензий.
Она наколола на вилку крошечную фрикадельку, обтерла соус о край тарелки.
— А не будет похоже на студенческую общагу?
— Доверься мне, — сказала мама.
Я и доверилась. Слопала все семь фрикаделек вместе с соусом. Мы допили диетический «Лингон-вассер» — бог его ведает, что это такое, какая-то розовая шипучка — и рванули в отдел текстиля.
Мама загрузила в безразмерную тележку шесть комплектов постельного белья, триста нитей на дюйм.
— Прочнее, чем четыреста, — просветила она меня.
Ума не приложу, откуда она все это знает, я никогда не держала такой чепухи в голове. Потом мы купили семь ковриков и настенные панно. Мама выбрала по одной из работ всех молодых скандинавских дизайнеров, сделав исключение для последователя Эдварда Мунка [19]. Семь наборов голубых полотенец, к ним восемнадцать махровых салфеток, два хлопковых халата. У меня никогда за всю жизнь не было столько единообразных вещей.
Мы долго искали подходящие кровати. Мама настаивала, что по высоте они должны быть до середины бедра, я не стала спрашивать почему. Измерения она производила по собственным брюкам из габардина. Мы купили три кровати деревенского вида, а к ним — матрасы, очень похожие на «дуксиановские», мама сказала: «То же, но дешевле».
Когда мы подошли к кассе, маме очень кстати понадобилось в туалет. Она не слышала, как я попросила кассиршу утроить заказ на белье и удвоить число кроватей. Заплатила я маминой кредиткой и со своего нового счета в «ИКЕА».
Я стояла в зоне погрузки над целой горой покупок, тут мама и подплыла, беседуя по мобильнику с доктором Грумом. Меня и грузчика — мы запихивали в фургон триллионы тонн мебели — она проигнорировала. Смеялась над какой-то репликой доктора, — видимо, ей эта реплика показалась умной. В ее голосе я услышала симпатичную девичью трель, от которой заскрежетала зубами. Дала себе слово, что еще десять раз подумаю, прежде чем вернуть ей долг за меблировку моего домика.
Наконец мама отсоединилась — разрумянившаяся, довольная. Доктор купил ей в качестве предсвадебного подарка большую лисью шубу, и теперь она кружилась в ней, будто актриса из фильма в стиле Одри Хэпберн.
Я поцеловала ее, поблагодарила и с облегчением с ней рассталась. Фургон был так набит, что одну стопку белья пришлось положить на колени.
Добравшись до дома у озера, я разгрузилась. Как и всегда в «ИКЕА», мебель лежала в разобранном виде в коробках, их я кое-как сумела перетащить. Свалив все в гостиной — на это ушел весь остаток дня, и все мои едва успокоившиеся мышцы снова заныли, — я сразу поняла, куда что поставить. Только вот сил на это уже не было. Я потащилась домой, а по пути забрала Матильду.
На следующий день я явилась в домик со своей приятельницей-мастидогиней и пузырьком аспирина.
Повесила оленьи головы обратно на стены, только повыше, под самым потолком. Вешалки из оленьих копыт остались в шкафу. Кафедра меня озадачила. Я обошла ее по кругу, разглядывая сверху и снизу. Решила пока не трогать, потом разберусь. Покончив с этим, поднялась наверх и прошла по всем спальням. Симпатичные и уютные. Коврики были неяркого пепельно-голубого цвета. Я сняла старые драные занавески, окна обнажились. Я видела, как тает на ветках снег, а дальше лежит озеро. Общий эффект возбуждал чувственность, — мол, «мы тут ходим голышом, ну и что, мы же скандинавы». И еще: «Раздевайтесь и вы. И не бойтесь. Вы в хороших руках».
Мама обо всем подумала. Даже о всякой канцелярии для моего личного убежища, кухни. Я купила одностороннее зеркало, чтобы повесить в проходе — так мне будет видно, кто входит в вестибюль и кто из него выходит. А входить и выходить они просто обязаны. Потому что теперь я в долгах по самые уши.
Конец года
Был вечер, а кроме того, был сочельник — совершенно безыдейный день, если вы ничего не празднуете. Дети были у Джона, а мне на праздники досталась Матильда. Вот как нынче складывается моя жизнь — встречать Рождество без семьи, в обществе чужой собаки. А с детьми я встречу Пасху, День матери, День независимости и Хэллоуин. После развода мы поделили между собой все праздники.
Джон увез детей во Флориду — повидаться со своими родителями и поиграть в гольф. Я не люблю Флориду, не люблю гольф и не люблю семейного уклада его родителей, который основан на принципе «тюремщик и заключенный».
Они живут так близко к полю для гольфа, что детям, чтобы пойти поиграть во дворе, нужно на всякий случай надевать велосипедные шлемы.
После знакомства с Джоновым отцом я сильно зауважала своего мужа за совершенный им скачок в эволюции человеческого вида, за то, сколь далеко он продвинулся по сравнению с собственным папашей. Теперь, после того как Джон отобрал у меня детей, я стала усматривать между отцом и сыном больше сходства. Два этаких клона, только папаша стар, как Дед Мороз.
Мать Джона умерла от рака кожи, когда ему было девятнадцать. Ровно через полтора месяца Джонов папенька женился на своей дочерна загорелой ассистентке по имени Тамми. Она так на всю жизнь и осталась пигалицей, выскочившей за богатенького старика, — я, например, не встречала других шестидесятилетних женщин, которые носят бикини. Отец Джона держал на столе в своем кабинете бронзовое пресс-папье — слепок левой груди Тамми.
Каждый вечер перед тем, как отправиться спать, Тамми запирала холодильник на замок, а ключ отдавала Джонову папе. Я выяснила это, когда попыталась раздобыть мороженое с карамелью, без которого не могла пережить ни одного полуночного часа, пока была беременна Сэмом.
Почти всю свою жизнь Джонова мачеха проводила в магазинах. Когда мы приехали к ним впервые, она взяла меня с собой и накупила мне платьев для беременных из ткани, похожей на обои, — из моих рук они отправились прямиком в магазин Армии спасения, даже не покинув оберточной бумаги.
Я не могу сказать, что его родители не были хорошими людьми, они были очень хорошими людьми. Просто у них имелся набор странных свойств: патологическая любовь к покупкам, привычка игнорировать всех, кто на них не похож, этакая установка: «Плевал я на эту Землю и ее обитателей». Когда они ездили в свадебное путешествие в Иеллоустоун [20], папаша недосмотрел за костром, на котором жарил барбекю, и случился пожар, уничтоживший четыре тысячи гектаров леса. Его молодая жена вырезала и сохранила все газетные заметки, посвященные этому пожару, с заголовками вроде «Возгорание по вине молодоженов» и «Пламенные чувства». Заметки были заламинированы, вставлены в рамки и развешены над искусственным камином, рядом с их общим портретом в свадебных нарядах. У Тамми на картине такой густой загар, что в белом платье она выглядит как клоун из минстрел-шоу.
19
20
Йеллоустоун — национальный парк, объект Всемирного наследия ЮНЕСКО, огромный природный заповедник, расположенный на территории штатов Вайоминг, Монтана и Айдахо.