Мамин жених, доктор Голд, был не особо хорош собой, но, похоже, бесконфликтен и очень любил поесть. Даже прикончил свою порцию салата. Специально разыскал меня перед танцами, чтобы поговорить, — возле стойки с закусками, где я стояла рядом с Грегом. Попросил, чтобы я больше не звала его «доктор Голд». Я ответила счастливой пьяной улыбкой, давно доведенной до совершенства ради таких вот случаев. Он перегнулся через стол с закусками, чтобы музыка не заглушала его слов.
— Твой отец был прекрасным человеком, — сказал он мне.
Я подняла глаза к потолку шатра, чтобы тушь осталась на ресницах, а не растеклась по щекам.
— Да, — сказала я. — Я знаю.
Стараясь подчеркнуть свою мысль, доктор Голд звучно вляпался локтем в тарелку с сыром бри. Зазвучала музыка к первому танцу, пошловато-слащавая «Бесаме мучо». Диджей Сид знал, чем пронять эту публику.
Я смотрела через Грегово плечо, как доктор Голд пересек танцпол, подошел к столу невесты и пригласил маму на первый танец в их совместной жизни. На локте его темно-синего сюртука осталась белая клякса от бри.
Я притиснулась к Грегу.
— Я не собираюсь его чистить.
— Он и так хорош, — ответил Грег.
Мама с доктором танцевали щека к пиджаку. Платье облегало ее — и это еще мягко сказано. Она была самой худой женщиной в зале, но платье было таким узким, что на спине почти проступали валики жира.
На танец «Кружево Шантильи» Руди, дополнительный кавалер, пригласил вдову моего кузена — следовал за ней шаг в шаг, не оставляя ни малейшего зазора. Ей, похоже, это нравилось. Руди, честное слово, выглядел сексуально — я раньше не думала, что такое возможно.
Дарси появилась возле пульта диджея — на ней было новое платье, не то, в котором она несла букет. Розовое, блестящее, куда более подходящее для девочки на бабушкиной свадьбе, но я этого платья никогда раньше не видела. Присмотревшись, я поняла, что это одно из розово-арбузных украшений, вывешенных ради свадьбы загородным клубом Уилкс-Барри; дыра для головы, не совсем по центру, была прорезана ножницами, — полагаю, что Дарси проделала это сама в туалетной комнате, — и все это было подвязано серебристой ленточкой из павильона для гольфа. Прическу Дарси сделала, соорудила утром своими руками — тут мне не удалось ее переубедить.
Розовые мочки ушей проглядывали из-под чернильно-черных волос, зачесанных вверх в комковатый пучок, из которого торчали шпильки. Моя дочь напоминала дикую розу с очень красивой черной сердцевиной.
Дарси выплясывала перед Сидом и его электронной аппаратурой, — с ее точки зрения, это, видимо, был балет. «Блонди» допели «Eat to the Beat», музыка внезапно смолкла, я увидела, что Дарси что-то втолковывает Сэму, преувеличенно, по-балетному оттягивая носок. До меня долетели слова о том, что туфли у Сида — «классический шик».
Сэм беседовал с приятелем доктора, ресторанным критиком из «Вестника Уилкс-Барри».
Сид знал, что делает, — он поставил музыку «Мотаун», и на танцполе яблоку стало негде упасть. В колонках зазвучали первые такты «You've Really Got a Hold on Me», и я повернулась к Грегу:
— Под это ты можешь танцевать? Под это могут танцевать все.
— Ну ты упертая, — сказал Грег. Но потом все-таки положил руку мне на поясницу, и мы повернулись к танцполу. Мои замечательные туфли на гладкой подошве беспрепятственно скользили по паркету.
Грег замкнул меня в кольцо своих рук. Я почувствовала себя чуть ли не в святилище, в полом стволе дерева, где тепло и покойно.
Я знала: дети, возможно, за мной наблюдают, — и не стала класть голову ему на плечо, хотя и хотелось.
Я чувствовала струившийся между нами жар, его бережность. Музыка зазвучала громче — Сид поставил «Brother John is Gone» братьев Невилл, то был сигнал для новобрачных открыть танец конга — во главе шеренги смутно освещенных людей медицинской профессии.
Я ухватила Дарси за руку — она как раз собиралась пристроиться в хвосте шеренги — и повела ее в гардероб за нашими пальто. Руди отыскал меня там: в одной руке бокал, другая — на предплечье вдовы моего кузена.
— Эстель меня подвезет, — сообщил он.
Мы встретились с Грегом на парковке. Подождали, пока служитель подгонит его машину, загрузились. В голове у меня все еще стучал музыкальный ритм, я откинулась на сиденье. Подумала, каково бы мне было здесь одной — отвечать на вопросы о работе, вести светские беседы со всеми этими эскулапами. Содрогнулась.
Когда мы выехали на шоссе, Грег сказал Сэму, что еда была просто отличная. Я увидела, как Сэм покраснел от удовольствия. Аккуратно сложенный фрак лежал у него на коленях.
Дарси свернулась в клубочек на заднем сиденье, я накрыла ее пледом. Вытащила шпильки, распустила волосы. Мама начала жить-поживать и добра наживать с доктором Голдом. Я была просто счастлива, что свадьба осталась в прошлом.
Посмотрела в окно машины на проносящийся мимо темный ландшафт. Папин день рождения еще не кончился. Вспомнила его любимый десерт — баварский кофе. Незамысловатая штука, почти столько же воздуха, сколько и вкуса. Есть в нем та же лакомая пустота, что и в пене на эспрессо, который выливаешь, стоя на вокзале в Италии.
— Спасибо, что поехал со мной, — сказала я Грегу.
— С распущенными волосами ты очень красивая, — откликнулся он.
Меня еще, кажется, никто не называл красивой, но в тот момент мне в это поверилось.
— Руди сказал, ты недавно открыла свое дело. — Он бросил на меня косой взгляд.
Нужно было отвечать на вопрос, но мозг непроизвольно выдал: твою мать, твою мать, твою мать.
Сэм встрял в разговор с заднего сиденья:
— Знаете большую старую молочную ферму на вершине холма? Мама отвечает на письма, которые к ним приходят.
В его словах звучала гордость.
— Люди пишут письма «Молочнику»? — изумился Грег.
— Да, и очень много, — просветил его Сэм.
— А на жизнь этого хватает? — Грег посмотрел на меня.
— Справляюсь, — ответила я, крутя ручку обогревателя, включая его то на максимум, то на минимум.
— А твое заведение у озера, в старом охотничьем домике Брюсов? Руди сказал: сам там не был, но подход чрезвычайно новаторский.
У меня перехватило дыхание. Я закашлялась, пытаясь протолкнуть воздух туда, где он был мне необходим. Грег продолжал:
— Когда-то в детстве я однажды побывал в этом домике вместе с отцом — я тогда в первый и в последний раз охотился на оленя. Руди тут собрался к тебе на следующей неделе, можно мне прийти с ним?
— Мы обслуживаем только женщин, — пискнула я. — Вам там будет неинтересно. Это просто такой спа-салон.
Руки, помимо моей воли, выделывали какие-то широкие, бессмысленные жесты.
— Стрижки?
— Процедуры по уходу за телом. — Это было на волосок от правды. Пальцы мои нащупали ручку радиоприемника, я врубила его на полную мощность. «Рейнджеры» влетели с поля прямо в машину, — Сэм! — воскликнула я бессовестно. — Хоккей!
Мы подъехали к дому. Моя старая машина стояла на подъездной дорожке. К антенне была привязана оранжевая светоотражающая лента, на заднем стекле красовался стикер такого же цвета. Сэм вылез и отправился читать, что на нем написано. Дарси крепко спала.
— Я могу отнести ее в дом, — предложил Грег.
— Давай, — согласилась я.
Грег аккуратно поднял Дарси на уровень груди. Во сне она все еще оставалась младенцем, которым когда-то была: чистый лобик, круглые щечки, губки как лепестки.
— Инспектор полиции Онкведо Вине Винченцо оставил свой номер телефона. Наверное, хочет, чтобы ты ему позвонила, — сообщил Сэм, ознакомившись со стикером. — Сержант Винченцо ведет в моей старой школе программу «Скажи „нет“ наркотикам».
Сэм посещал эту программу с большим рвением, она внушила ему сильные, но не всегда обоснованные опасения. Так, он однажды сообщил мне, что керосин вызывает быстрое привыкание и от него лишь один шаг к более серьезным наркотикам.