Хлопнула входная дверь, я услышала два женских голоса.
Черт, совсем забыла, что начальница профессорши Бигз частенько захаживает по вторникам после заседания кафедры, на котором, разумеется, председательствует.
— Стоять. — Я подняла руку, будто говорила не с Руди, а с Матильдой.
Выскочила вон, в надежде как можно вежливее объяснить завкафедрой и ее спутнице, что у нас возникли непредвиденные обстоятельства, не могли бы они прийти в четверг, я попытаюсь вознаградить их за неудобства. Но они уже отправились с обычными партнерами наверх.
Я повернулась, хотела вернуться в кухню. За плечом у меня стоял Руди.
— В жизни не видел таких невзрачных проституток, — сообщил он, когда социологический факультет скрылся из виду.
Сид с Лили неторопливо спустились по лестнице. Его руки лежали на ее плечах. С губ Лили исчезла вся помада, выглядели они еще пухлее, чем раньше, — помятый синеватый оттенок. Над поясом низко сидящих джинсов торчал краешек кружевных трусиков.
— Вот эта получше, — одобрил Руди.
Лили не удостоила его вниманием.
— Увидимся через неделю, — сказала она Сиду, причем в голосе звучало: как же пережить такую разлуку? Выскользнула в дверь, вся такая аккуратненькая и гладенькая.
— Здравствуйте, сэр, — поздоровался Сид. — А вы тут зачем?
— Хотел задать тебе тот же вопрос, — отозвался Руди.
— Эпиляция спины, — твердо сказала я; тут на меня уставились оба. — Увидимся через неделю, Сид, не забудь захватить музыку.
— Да, очень она волосатая, — проговорил Сид, не двигаясь с места.
Теперь мы смотрели на него.
— Ступай домой, — приказала я Сиду, хотя, в принципе, имела в виду их всех.
— Так это бордель, — Руди говорил сам с собой, — А Барб — содержательница.
— Спа-салон, — поправила я. Никто меня не услышал.
— И ты за это платишь? — спросил Руди у Сида. — Такой красавец, студент, спортсмен? Да не смеши меня.
— Я тут работаю, — сказал Сид. — Отличная подработка.
— Так это онаплатит? — Руди указал на парковку, с которой как раз выезжал белый «лексус»; голос его сорвался на писк.
— В Онкведо такое заведение просто необходимо. У нас работы хоть отбавляй. — Я задрала подбородок.
— Моя команда! — Руди просто кипел. — Из-за тебя у них снизится выносливость, упадет уровень тестостерона. Весь сезон пойдет насмарку. Мы провалим первенство.
— То, что секс отрицательно влияет на спортивную форму, — это вчерашний день. Последние исследования показали: больше секса — больше тестостерона, больше энергии, больше выносливости — собственно, всего больше.
— Кто сегодня пропустит тренировку — выгоню. — Руди зашагал к машине, выразительно качая лысеющей головой. — Она еще и платит, — донеслось до меня.
Как только за его «миатой» улеглась пыль, я отправила парней по домам. Отыскала кусок картона и написала неброское объявление для клиенток, которые еще приедут: «Спасибо, что посетили нас. Удачного дня!» Звучало это как-то нелепо, я перевернула картонку и вывела: «Сожалею, мы временно закрыты». Собрала свои блокноты, заперла входную дверь. Прикрепила картонку к опоре крыльца, где ее было лучше видно.
Усевшись в машину, я еще раз посмотрела на охотничий домик. Красивое место, тихое, живописное. Столько здесь всего наслучалось. Столько изменилось в моей жизни. Я далеко ушла от тех времен, когда моей единственной крепостью была моя машина.
На фотографиях, где Набоков пишет или просто сидит в машине, он выглядит умиротворенным. Наверное, ему было привычно перемещаться с места на место, делать краткие остановки, не врастая в почву. Я могла его понять.
Теперь моим кабинетом будет моя машина. Я позвонила в Нью-Йорк адвокату по литературным делам. Трубку снял Макс, его ассистент. Я объяснила, что мне нужен адвокат — провести в местном суде дело по возвращению родительских прав, может ли он порекомендовать кого из здешних?
— А это, собственно, где? — поинтересовался Макс; видимо, у него в голове вся география заканчивалась в западной части Десятой авеню.
Я объяснила.
— А аэропорт там есть? — поинтересовался он.
Я ответила утвердительно. Не стала пояснять, что к нам летают только совсем маленькие самолеты.
— Я возьмусь, — сказал он. — Мне это пойдет в зачет как работа на общественных началах.
Спрашивать, разбирается ли он в семейном праве, теперь было вроде как неудобно — он же предложил помочь мне бесплатно. В смысле, именно так я поняла выражение «на общественных началах». Мне совсем не хотелось опираться всем весом на тощего юного Макса, но так уж вышло.
Я сообщила ему, когда назначено слушание, поблагодарила и повесила трубку, — впрочем, он повесил свою первым. Время — деньги. Чьи-то деньги, не мои.
Конференция
К коллоквиуму по Набокову я готовилась с трепетом. По настоянию Марджи, купила лифчик, приподнимающий грудь. Странное ощущение, когда груди вдруг оказываются ближе обычного к лицу, будто пытаются привлечь твое внимание. Марджи сказала, что юбка-карандаш вполне сойдет, а к ней нужен облегающий свитер, низкие каблуки и какое-нибудь крупное украшение — чем аляповатее, тем лучше. Пояснила, что ученые обожают примитивные культуры и изделия. Я перебрала свою скромную коллекцию украшений и отыскала брошь, которую Сэм когда-то сделал мне ко Дню матери: сухие макаронины, золотая краска. Нацепила ее.
Участники коллоквиума все казались приятными на вид. Неужели в научных кругах пали так низко, что в люди можно выбиться, только имея приятную внешность? Все выглядели ухоженными, отполированными взглядами тысяч студентов.
У входа в аудиторию стоял стол, нагруженный книгами. Каждый из участников был представлен несколькими внушительными томами — каждый, кроме меня. Отдельной стопкой лежали экземпляры «Малыша Рута», предположительно написанного Владимиром Набоковым, обнаруженного мной (вернее, написанного несуществующим Лукасом Шейдом, на которого, похоже, всем было наплевать) и опубликованного издательством «Спортсмен». Рядом с другими книгами блестящая синяя обложка казалась крикливой.
С моего места в дальнем конце подиума были видны лица председательствующих: двое мужчин, две женщины. Я чувствовала, что за мной наблюдают. Я скрестила ноги — они все скрестили тоже. Я отпила воды из бесплатной бутылочки, они тоже хлебнули.
Коллоквиум начался.
Как я и боялась, я не могла уследить за смыслом их беседы. Корни, суффиксы и окончания спиралью вились вокруг головы. Я так мучительно пыталась сосредоточиться, что даже начала двигать ушами. Видимо, мои мыслительные мышцы оказались напрямую связаны с давно редуцировавшимися мышцами, отвечавшими за взмахи ушами, чтобы отогнать мух, если в руках у вас гроздь бананов.
И вот я сижу в своих колготках «в елочку», взятых обратно у дочери напрокат, и шевелю ушами от предельного сосредоточения. В какой-то момент я заметила, что модераторша устремила на меня взгляд.
— А теперь настал черед загадочной истории миссБарретт (все остальные тут были «докторами») и ее удивительной находки, которая то ли принадлежит к набоковскому канону, то ли не принадлежит.
Разговор зашел именно в ту область, которой я боялась больше всего, — заслуживает ли «Малыш Рут» звания подлинника. Повисла долгая пауза — заполнять ее полагалось мне (уши хлопают).
Я молчала, дергалась, медлила — и тут тишину нарушил крупный доктор наук:
— Мы полагаем… — Ученые часто говорят о себе во множественном числе, — что «Малыш Рут», возможно, написан под влиянием Набокова. Однако в нем есть фразы… — Он процитировал вышедшее из-под моего пера предложение из бейсбольной сцены. — Видит бог, такого Набоков написать не мог, особенно в столь блистательный и плодотворный период своего творчества. — Он открыл книгу на странице, помеченной закладкой, и зачитал еще одно мое предложение. — Совершеннейшая абракадабра, — заключил он.