– Для меня нет никакой разницы, – ответила она.
– Отлично, – сказал я.
Она смотрела мне вслед, пока я поднимался наверх.
– Полагаю, вы намерены немного отдохнуть, – сказала она.
Я принял предложенную ею игру и повернулся, добравшись до верхней ступеньки.
– Не исключено, – сказал я.
На ее лице впервые появилось некое подобие улыбки. Очевидно, ей нравилось думать то, что она думала.
– Я собираюсь заварить чай, – сообщила она. – Вам принести?
– О да, пожалуйста, – ответил я. – Вы очень добры.
Я прошел в комнату, лег на кровать и закурил. Через несколько минут дверь открылась. Хозяйка подошла к столику у кровати и поставила на него поднос с чаем. Я приподнялся на локте и взял чашку. Она села на стул напротив кровати, сложила на груди руки и закинула ногу на ногу. Я видел резинки ее чулок, и она знала, что я это вижу, поэтому я спокойно поглядывал поверх чашки.
– Вот, – сказал я, – уже лучше.
– Вам это просто необходимо, – сказала она.
– Очень верно, – согласился я, – очень верно.
Хозяйка снова усмехнулась. Она довольно долго сидела напротив меня и усмехалась, потом раздвинула ноги так, чтобы я мог видеть ее трусики. Трусики оказались довольно свободными. Они были ярко-зелеными с белым кружевом. И выглядели новыми. Она наблюдала за тем, как я разглядываю ее, затем встала.
– Что ж, – сказала она, – не буду вам мешать. Отдыхайте.
– Спасибо, – поблагодарил я. Она открыла дверь.
– Вы сегодня куда-нибудь пойдете? – спросила она.
– Да, наверное, – ответил я.
– Если вы вернетесь не очень поздно, хотите, я приготовлю вам ужин.
– Это очень великодушно с вашей стороны, – сказал я.
Она больше ничего не сказала и закрыла за собой дверь.
Половина седьмого вечера, пятница. Слишком поздно для возвращения с работы и слишком рано для того, чтобы начать напиваться. Сейчас в пабах сидят только рабочие, транжиря свою зарплату на выпивку.
Я ехал по Хай-стрит. Встречных машин почти не было. Слабый ветер загонял остатки солнца в длинные тени. Я проехал мимо «Вулворта», «Британского дома», «Миллета», «Уиллерби». Мимо кинотеатра «Эссольдо», аптеки «Прайсрайт» и пустого здания на окраине и вдруг оказался за городом. Я ехал по дороге, которая поднималась к холмам. По обе стороны от меня на фоне темно-оранжевого неба темнели громады сталелитейных заводов. Подъем становился все круче. Я сбавил скорость и, стараясь держаться ближе к середине шоссе, то и дело поглядывал направо. Здесь. Именно здесь. Я съехал на левую обочину, заглушил двигатель и вышел.
Я ожидал, что в этом месте усиливающийся ветер будет шуметь в ушах гораздо громче. Стремительно темнело. Я пересек шоссе. Сразу за поросшей травой обочиной росла живая изгородь, а за изгородью, привалившись к кустам, стоял старый забор. На траве были четко видны следы от колес, в изгороди зияла дыра, а на земле валялось несколько поломанных штакетин. Я прошел через дыру в изгороди и посмотрел вниз.
Это был скорее крутой склон, чем обрыв. Он тянулся вниз примерно на сто пятьдесят футов и кончался на залитом водой дне давно заброшенного карьера, где когда-то добывали песчаник. Из-за торчащих в воде сотен островков песчаника карьер казался огромным. Островки казались больше, чем на самом деле, так как их не с чем было сравнить, только с ровной гладью воды. Они были продолговаты – их длина раз в двадцать превышала ширину, с крутыми склонами и образовывали полумесяцы вдоль всего берега. В темноте это было похоже на свалку оберток от шоколадок «Тоблерон».
Машину уже убрали. Ничто не указывало на то, что она когда-то была на дне карьера. Я повернулся и еще раз прикинул, по какой траектории должна была двигаться машина, чтобы проломить изгородь. Судя по всему, он ехал с вершины холма в сторону города, следовательно, выпить он мог в одной из близлежащих деревушек. Только вот Фрэнк никогда бы этого не сделал. Если бы он собирался выпить, причем так много (кстати, это тоже вопрос), то никогда не уехал бы из города. Он мог бы отправиться на окраину, но только не за город.
Я вернулся к машине и сел на водительское сиденье. Не знаю, зачем я сюда приехал. Наверное, просто чтобы посмотреть. Посмотреть на то, как это выглядит.
Я поехал вниз, к городу. Я ехал и думал, что сегодняшний вечер нужно провести в «Сесиле». Они знают, что я в городе. Мое появление в пабе заставит их гадать, почему я не поехал домой. Они подумают, что я что-то знаю, и решат, будто я приехал не только на похороны. Они заметят, если Кейт мне подмигнет.
Они увидят нас вместе, скрутят его и будут пытать до тех пор, пока он все им не расскажет. Ему, конечно, придется несладко, зато я узнаю то, что мне надо узнать. Кейт выведет меня на тех, кто мучил его, и оттуда я смогу куда-нибудь добраться. Туда, куда Джеральду и Лесу так не хочется меня пускать. Я вспомнил, что было сказано в квартире Джеральда перед моим отъездом. Они оба были там. Джеральд, в брюках в мелкую клетку и в лиловой рубашке, сидел за бюро спиной к венецианскому окну, из которого открывался вид на Белсайз-парк и торговый центр «Камден-таун». Лес, одетый в вельветовый костюм, пристроился на краю письменного стола и листал «Панч». Я сидел на обитом кожей стуле с круглым сиденьем и спинкой, которую украшал узор, выполненный мебельными гвоздями с широкими шляпками. Одри угостила всех напитками. Она была одета в юбку-брюки и блузку с оборками, нечто в стиле Попа Пэйсли. Я смотрел на нее и пытался представить, что произошло бы, если бы Джеральд узнал, что в это же самое время, только через неделю, я буду трахать ее не у него под носом, а в трех тысячах миль отсюда. Джеральд тогда сказал:
– Уверен, Джек, ты ошибаешься. Я не могу заставить себя смотреть на это с твоей точки зрения. Уверен, все именно так, как видится.
– Уж очень сильно несет дерьмом, Джеральд. Вонь такая сильная, что долетает с севера, проникает сквозь твой кондиционер и бьет мне прямо в нос.
– Ну-у, – протянул он, – если ты чувствуешь, что прав, если ты полностью в этом уверен, то что собираешься делать?
– Я же еду на похороны, не так ли?
– Да, едешь. А что потом?
– Выясню, кто что знает.
– Продолжаешь вынюхивать?
– Именно.
– Знаешь, Джек, если Фрэнк во что-то вляпался и его за это прикончили, то, готов спорить, легавым это известно. А они говорят, что была простая авария. Если авария была подстроена, значит, они решили молчать, так как в дело замешан кто-то со связями.
– Вполне вероятно.
Наступило молчание.
– Конечно, – продолжал Джеральд, – если так, то в городе есть всего два или три человека со столь мощными связями.
– Именно.
Опять молчание.
– Ты, естественно, понимаешь, насколько нам важны наши деловые отношения с определенными людьми, проживающими в твоем родном городе?
– Я тебя умоляю!
– Да, верно. Джек, я прошу об одном: думай. Что бы ты там ни узнал – думай. Я не хочу, чтобы наш бизнес и мы сами оказались в затруднительном положении.
– Ведь тебе, Джеральд, ничего не известно, не так ли?
– Джек…
Снова молчание.
– Могу сказать одно: все они узнают о твоем приезде. А это значит, что у тебя возникнут неприятности. С одними – не страшно. С другими же… гм… если нам придется выручать тебя, то мы тем самым здорово испортим ситуацию. Если у тебя появятся проблемы и нам придется разбираться, ты уже будешь непригоден для той работы, что выполняешь сейчас. Согласен?
– Как-нибудь переживу.
– Конечно переживешь. Однако я все равно надеюсь, что ты ничего не натворишь.
Лес, продолжавший листать свой чертов «Панч», сказал:
– Один момент, Джек. Если действительно что-то произошло и если легавые действительно о чем-то умалчивают, а ты приедешь и поднимешь шум, они могут решить, что должны предпринять какие-то шаги. Ну, ты понимаешь. Они не любят тех, кто уезжает из своего родного города, потом возвращается и делает что хочет.
– Да, – поддержал его Джеральд. – Все это может попасть в газеты, и тогда им придется что-то делать.