— Ну… — начал он.
— Пошли, — позвал я, — поговорим о былых временах.
Я прошел к столику в дальней части паба. Эрик устроил целый спектакль, решая, идти со мной или нет. В конечном итоге он присоединился ко мне, в чем я не сомневался.
Мы сели.
— Твое здоровье, — сказал я.
Он кивнул и выпил. Я посмотрел на него.
Он выглядел точно так же, как в нашу последнюю встречу. Пять лет назад. В кабинете Гамбургского клуба рядом с Прид-стрит. Он стоял позади Джимми-Валлийца, сидевшего за антикварным письменным столом. Стол был не его, а Тони Пиннера, который просто усадил его на это место, и Валлиец трясся и обливался потом, как жирная свинья. Хотя почему «как», он на самом деле был жирной свиньей. Я, Джок Митчелл и Тед Шаксмит стояли по другую сторону стола. Сестра Джимми-Валлийца, подружка Эрика, лежала на полу и плакала — она плакала с тех пор, как Джок сбил ее с ног, надеясь тем самым прекратить визги. У Джимми не осталось помощников, потому что пять минут назад за триста фунтов трое из них начали работать на нас, а четвертый валялся в туалете и уже ни на кого не работал.
— Джимми, ты остался без работы, — сказал я. — Как там поживает раскорчевка? Придется тебе освежить навыки.
— В чем дело? — выдавил он из себя.
— Во всем, — ответил я. — Клуб больше не принадлежит Тони. И «Матадор» тоже, и «Манхэттен», и «Чертово колесо». Они теперь принадлежат другим лицам, которые поручили мне сообщить тебе, что с сегодняшнего вечера этим балаганом будет управлять другой.
Джимми задумался. Его потоотделение усилилось. Наконец он сказал:
— Я не могу уйти. Тони убьет меня. Ты же сам знаешь.
Я улыбнулся ему.
— Убирайся, Джимми. Тони ты больше не интересуешь.
Некоторое время он сидел неподвижно, потом вдруг вскочил из-за стола, едва не опрокинув стул, и быстро пошел к двери. Его сестра со стоном потянулась к нему, но он даже не повернул головы и просто перешагнул через нее. Когда дверь за ним закрылась, я сказал:
— Эрик, остался только ты.
— И девчонка, — добавил Джок.
— А что с остальными? — спросил Эрик.
— Семьдесят пять процентов работают на нас.
— А я?
— Джеральд не забыл Чизуик. Он просил напомнить тебе.
Эрик побледнел. Его лицо приобрело оттенок лимонада.
— Знаешь ли, у жены Джеральда все еще сохранились отметины. Должен признаться, места для них выбраны очень разумно.
— Джек знает, — добавил Джок и пожалел о своих словах, потому что я многозначительно посмотрел на него.
— Это она, — сказал Эрик, указывая на девушку на полу. — Это она так захотела. Ты же знаешь, мне велели спрятать ее и запугать, заставить Джеральда поволноваться. А отметины — ее рук дело.
— Конечно, Эрик. Допустим, что это правда. Разве ты не мог остановить ее, а?
— Нет, — ответил он. — Нет, не мог. Там был Лопата-Уэс. Он подбил ее. Я ничего не мог сделать. Честное слово.
— Мы уже поговорили с Уэсом, — сказал я. — Он утверждает, что вы действовали вдвоем.
— Тогда спросите жену Джеральда. Она расскажет.
— Одри, — позвал я.
Одри вошла в комнату. Лицо Эрика стало совсем белым, даже желтизна исчезла.
— Как все было, Одри?
Одри посмотрела на девушку на полу, которая пыталась заползти под стол.
— Вот, — сказала она. — Мне нужна она.
— Да, знаю, — сказал я. — Знаю, что нужна. Но как же правда? Расскажи все. Ведь если Джеральд узнает, что ты была здесь…
— Мне нужна она, — повторила Одри. — Он может смотреть. Или пусть займет ее место.
Мы все взглянули на Эрика. Тот даже не шевельнулся.
— Итак, — сказал я.
Одри села на край письменного стола и вытащила сигарету. Джок и Тед подняли девушку, ловко и быстро раздели ее, усадили в кресло Джимми и привязали поясом от ее же платья.
— Эрик, — взмолилась она. — Пожалуйста!
Эрик продолжал неподвижно стоять там, где мы увидели его, когда вошли в кабинет. После всего мы выпустили его, и с тех пор никто в городе его не видел. Судя по тому, с каким лицом он выходил из кабинета, он намеревался устроить себе долгие-долгие каникулы.
На том и закончилась его карьера. А теперь он стал шофером в моем родном городе. Спокойно беседует со мной. Ничего не боится. Очевидно, он работает на какую-нибудь шишку, поэтому не боится меня. Он чувствует себя дома. А я — из чужаков. Если он знает что-нибудь, если имеет какое-то отношение к смерти Фрэнка — надеюсь, что имеет, — то держится он великолепно. Невозмутимо. Очевидно, он ощущает чью-то поддержку и может позволить себе не трястись. И пить со мной. «Эх, Эрик, — подумал я, — надеюсь, ты поможешь мне. Очень надеюсь».