— Вот умница, — сказал Кон. Я завел двигатель.
— Поехали, — сказал Кон.
— Разве я знаю, куда ехать?
— Скажу, когда мы тронемся.
Я убрал руки с руля.
— Так куда? — спросил я.
— На Джексон-стрит, — ответил он.
Мы поехали по пустым улицам. Когда мы повернули на Джексон-стрит, Кон сказал:
— Я бы на твоем месте не рисковал. Помни, там Питер.
Я сбавил скорость.
Кон держал обе руки в карманах, в одной была «пушка», а в другой — нож. Я остановил машину и потянул на себя ручник, потом стремительно сунул руку Кону между ног и изо всех сил сжал его яйца.
Кон открыл рот, собираясь закричать, но прежде чем крик вырвался из его горла, я надвинул шляпу ему на лицо и зажал рот. Выпустив его яйца, я с такой же силой сжал ему горло. Он начал задыхаться, и тогда я ударил его локтем по макушке и вынул шляпу у него изо рта. Он упал лицом вперед и ткнулся лбом в приборную панель. Не без моей помощи.
Я забрал у него пистолет и нож, рассовал по карманам и выбрался из машины. Я не стал утруждать себя тем, чтобы захлопнуть дверцу. Пройдя по переулку, который вел к саду за домом, я повернул налево и, пригнувшись, подобрался к кухонному окну. Так как на заднее крыльцо никто не вышел, я решился заглянуть внутрь.
Дверь между кухней и буфетной оказалась открытой, поэтому обзор был хорошим.
Дорин сидела поджав под себя ноги на стуле Фрэнка. Я не видел ее лица, так как она закрыла его ладонями. Голландец Питер сидел на диване. Выглядел он так, будто ведет непринужденную беседу.
Я снова пригнулся, потом выпрямился, очень-очень осторожно открыл заднюю дверь и замер на пару минут, дабы убедиться, что меня не слышат. Все было спокойно. Питер продолжал говорить:
— Естественно, есть кое-что похуже. Однажды я видел, как два бугая развлекались с такой же соплячкой, как ты. Шикарное было зрелище. Они были из тех, кто любит грубый секс, боль и кровь. Кстати, я подглядел у них много интересного. К примеру…
Питер замолчал. На полуслове. Между ним и Дорин упала тень. Питер вглядывался в эту тень до тех пор, пока его взгляд, во второй раз за этот день, не встретился с моим.
— Так что они делали, Питер? — спросил я.
Его глаза остекленели. Услышав мой голос, Дорин убрала руки от лица.
— Давай, Рыжик, — сказал я. — Рассказывай.
Рот Питера открылся, но он не произнес ни звука. В моей голове что-то взорвалось. Я набросился на Питера, повалил его на диван и, оседлав, принялся колотить по лицу. Я бил его до тех пор, пока не почувствовал, что кулаки стали скользкими. Тогда я перевернул его и несколько раз хорошенько врезал по почкам. Дорин наблюдала за мной в полном, почти безумном оцепенении.
Я встал, и Питер свалился на пол лицом вниз. Однако его нога так и осталась лежать на диване. Я уже занес ногу, чтобы ударить его по голове, но Дорин закричала, и я просто пнул его.
Разобравшись с Питером, я вытащил сигареты и, закурив, устремил взгляд на лежащее на полу тело.
Дорин тоже смотрела на него, только разница заключалась в том, что она плакала.
Я вышел из дома к машине. Кон все еще был там, где я его оставил. Он пытался подняться и сесть. Я открыл дверцу.
— Вылезай, — сказал я.
Кон попытался вылезти, но не смог. Я взял его за шиворот и потянул. Он сполз с сиденья и упал на колени на тротуар. С нами поравнялись двое мальчишек на велосипедах. Они сбавили скорость, а потом припустили вперед. Я рывком поставил Кона на ноги и пинками погнал к дому.
В гостиной я усадил его на диван, сходил на кухню и нашел бельевую веревку. Уложив Кона рядом с Питером спиной к спине, я связал их.
За все это время Дорин даже не шевельнулась.
— Вот так, — сказал я. — Отныне ты будешь со мной.
Дорин опять заплакала.
— Ты слышала меня? — спросил я.
— Что происходит? В чем дело? — сказала она, мотая головой.
— Не обращай внимания, — сказал я. — К понедельнику все закончится.
Она продолжала мотать головой.
— Пошли, — позвал я.
Она не двинулась, поэтому я сам поднял ее со стула.
— Послушай, — сказал я, — ты идешь со мной.
— Нет, — сказала она, обмякая у меня на руках. — Нет.
— Ладно, — сказал я. — Дело твое. Но здесь тебе оставаться нельзя. Я отвезу тебя к твоей подружке.
Я взял ее за руку, вывел из дома и усадил в «ягуар», сам сел на водительское сиденье и завел двигатель.
Дождь превратил Уилтон-Эстейт в совершенно безжизненный район. Не огороженные живыми изгородями лужайки впитывали влагу как губки. Я остановил машину.
Дорин все еще плакала.
— Прости меня, — сказал я. — А что касается тех ребят, так они из Лондона. И хотят, чтобы я уехал с ними. Вот и все.