Забава хихикнула — она частенько позволяла себе хихикать по утрам, зная что хозяин пребывает в справном расположении духа.
И тут на Света обрушилось то, что пощадило его ночью.
Впрочем, он этого даже не понял. Он только успел заметить, как перекосилось в ужасе лицо Забавы. И провалился в непроглядную тьму.
Сквозь мрак до него донесся голос Веры:
— Не надо никакого доктора. В этих болезнях доктора — не помощники.
Свет шумно перевел дыхание. Он лежал навзничь, под затылком ощущалось что-то мягкое, а на глазах — теплое. Через некоторое время он разобрался, что мягкое — это ковер на полу трапезной, а теплое — ладони Веры.
— Теперь он справится сам. — Вера убрала ладони с его лица.
Свет пошевелился и сел. Свалившей его ярости не было и в помине. На сердце угнездились легкость и спокойствие. Он вспомнил выражение, которое слышал когда-то от какого-то киевлянина. «Словно Христос босиком по душе прошел…»
Он поднялся на ноги. Забава пыталась его поддержать, но он молча оттолкнул ее руку.
Вера уже снова сидела за столом, нацеливалась на чашку с чаем, и он очень был ей благодарен за отсутствие излишнего к нему внимания.
— Все в порядке, — сказал он, повернувшись к выскочившему из кухни Берендею. — Я как обычно жду вас в кабинете.
Поднимаясь по лестнице, он оглянулся. Забава смотрела на него с испугом и потрясающей душу жалостью. Вера смотрела не на него, а на Забаву. И это почему-то показалось ему совершенно нормальным.
Войдя в кабинет, он сказал себе вслух:
— Опять она вылечила вас своими руками. — И вдруг почувствовал от звуков своего голоса неслыханное удовольствие. Словно это не она его, а он вылечил ее от амнезии. Или вывел на чистую воду.
В отличие от Забавы Берендей вел себя как ни в чем ни бывало. Спокойно получил от хозяина инструкции на предстоящий день, спокойно положил на стол счет, полученный от портного. И только, уже собираясь уходить, сказал:
— Я думал, ее любовь к вам проходит. Гляжу, ревновать перестала. Но сегодня увидел, что ошибся.
Вот тут Свет впервые пожалел, что ему нечего ответить эконому. И сразу же помотал головой, возмутившись неточностью этого слова: ведь Берендей был экономом для него. А для Забавы он был дядей. И стоило хотя бы иногда думать о нем как о дяде Забавы.
Едва Берендей вышел, Свет почувствовал, что его вызывают по волшебному зеркалу.
Желающим поговорить с ним оказался сыскник министерства безопасности Буривой Смирный.
— Здравы будьте, чародей!
— Здравы будьте, брат!
— Чародей, мне бы хотелось встретиться с вами. Лучше всего немедля: дело очень важное. Могу ли я сейчас приехать к вам?
Свет знал: по пустяковой причине Смирный к нему в гости набиваться бы не стал. Значит, разговором по волшебному зеркалу дело не решается.
— Я жду вас, брат, — сказал он.
— Буду не позднее, чем через сорок минут. — Лицо Смирного растворилось в темноте.
Ольга поставила перед сыскником кружку медового кваса и вышла. Свет наложил на дверь охранное заклятье, чтобы не помешали, сел за стол, сделал рукой приглашающий жест. Этакий радушный хозяин, потчующий гостя…
Смирный единым махом осушил полкружки кваса, торопливо, но аккуратно вытер усы.
— Душно. Давно уже не было такой жаркой предпаломной седмицы.
Свет отметил про себя множественный смысл произнесенной сыскником фразы.
— Я вас слушаю, брат. По-видимому, вы приехали продолжить наш вчерашний разговор…
— Вы не ошибаетесь, чародей. Я-таки послушался вашего совета. — Смирный достал из кармана кафтана записную книжку в переплете из опойка. — И вот что мне удалось выяснить. — Он принялся перелистывать страницы записной книжки. — Я проверил алиби всех приглашенных на эксперимент Барсука. Даже Кудесника. Сначала, разумеется, начал с ратников. Никто из них, вестимо, без помощи волшебника совершить это убийство не мог, но ведь столь высокопоставленные лица способны как организовать подобное преступление, так и найти подходящего к соучастию волшебника. Не правда ли?
Свет кивнул. Конечно, любой из присутствовавших на эксперименте штабных имел подобную возможность. А волшебника можно и обмануть, сославшись на государственные интересы. Правда, в таких случаях любому волшебнику потребуется указание Кудесника, но это указание может быть и письменным, а раздобыть бланк с магической печатью Остромира дело хоть и невероятно трудное, но возможное. Особенно для высокопоставленного штабника. Впрочем, у штабных времени на подготовку такого преступления не было. Они, наверное, и все значение увиденного-то поняли лишь на следующий день. Известно, какими категориями мыслят ратники: атака да отступление, «Вперед, на супротивника!» да «Рад стараться!»…
— Проверка показала, что все штабные имеют безупречное алиби, — продолжал Смирный. — Я, разумеется, понимал, что ратники могли организовать дело и руками своих подчиненных. Поэтому я попросил опекуна Лаптя поговорить с министром ратных дел и провести негласную проверку, не отдавались ли кем-либо из подозреваемых подобные приказы по своему ведомству. Ничего подобного мы не обнаружили. Конечно, это не значит, что приказов вообще не существует, но если таковые были, то неофициальным порядком и доказать ничего не удастся. — Смирный вновь приложился к кружке и высосал остаток кваса.
Свет понимал, что не ради уже сказанного Смирный примчался к нему, и лишь молча смотрел на следователя.
— Уф! Хорош квасок! — Смирный поставил кружку на стол и вновь принялся ворошить страницы записной книжки. — Проверили мы алиби и всех остальных. Включая вас. — Смирный виновато развел руками.
Свет кивнул:
— Разумеется… Продолжайте.
— Проверка оказалась безрезультатной. Я доложил об этом опекуну Лаптю, поелику именно он назначен министром в качестве руководителя следствия. Получил от него приказ расширить поиски других возможных подозреваемых — особенно среди научных противников Барсука — и еще раз проверить уже проверенных. И тут мне пришла в голову одна любопытная мысль… — Смирный покусал костяшку перста. — Одним словом, я поинтересовался, чем занимался вечером того дня, когда было совершено убийство, опекун Лапоть.
У Света от предчувствия похолодело на сердце.
— У Лаптя алиби нет.
— У Лаптя алиби нет, — эхом отозвался Смирный. — Правда, нет и мотивов. Но это на мой взгляд. — Он вопросительно посмотрел на Света.
— Лаптю известно о том, что вы проверяли его?
— Я пока еще никому не докладывал. Даже министру. — Смирный опять принялся крутить в руках записную книжку.
И поелику именно чародей Сморода посоветовал вам проверить присутствовавших при эксперименте, подумал Свет, вы решили теперь поинтересоваться у него, как поступать дальше. Раз Сморода дал вам такой совет, стало быть, он кого-то подозревает. Стало быть, он знает о существовании мотивов, которые могут быть неизвестны вам.
— Опекун Лапоть очень квалифицированный волшебник, — сказал Смирный.
— Думаю, ему не составит большого труда выяснить, что я его проверял. И если это преступление осуществил он, ему не составит большого труда от меня избавиться. Вот потому я и приехал в первую очередь к вам. Чтобы о результатах моей проверки знал хотя бы еще один человек. Если бы приказ проверить Лаптя мне отдал министр, я бы в первую очередь доложил обо всем министру. Но он такого приказа не отдавал. К тому же, он не волшебник и беззащитен перед Лаптем еще более, чем я. — Смирный с шумным вздохом откинулся на спинку кресла. — Говорят, ваша квалификация уступает лишь квалификации Кудесника. С вами Лаптю будет справиться значительно труднее. Если вообще возможно…
— Благодарю за комплимент, — сказал Свет. — Только не вижу, чем я в такой ситуации могу вам помочь. Ведь отсутствие алиби — еще не улика. А Кудеснику, как и суду, потребуются стопроцентные улики.
Смирный вновь принялся терзать свою записную книжку. Потом сказал:
— Помочь вы мне можете. Более того, в этой ситуации именно вы и токмо вы способны мне помочь. Разумеется, того, о чем я хочу вас попросить, вы делать не имеете права, но ведь в конце концов и подобной ситуации еще в истории не бывало. Если, вестимо, наши с вами подозрения окажутся обоснованными. Если же опекун Лапоть чист, то знать никто ничего не будет и Лапоть не окажется скомпрометированным. Разумеется, вы вольны и отказаться, но… — Смирный развел руками.