И было фирменное блюдо – солянка, и была водка, и проходящие за большим панорамным окном поезда.
О Нине рассказывали такой случай. Встала она в очередь в магазине. Какая-то старушка взглянула на нее и всплеснула руками: «Ой, ангел»!
Лёня готов был согласиться со старушкой: все красивые девушки казались ему ангелами. Он даже сомневался, что они едят, не говоря уж о том, чтобы ходить в туалет.
Проходя по коридору мимо холла, Соломин посмотрел на экран телевизора. Начиналась программа «Время» (девять часов); как обычно, с новостей из Политбюро начиналась. У высокопоставленного тезки во рту завелась каша, и его трудно было понять. Да, сдает старик, грустно подумал Лёня, а и то ведь… попробуй, поуправляй целой империей! А каким орлом летал! Брови черные… На кабанов охотился, как бешеный гонял на иностранных автомобилях. Вот помрет, как мы будем без него коммунизм достраивать!?
Шишкин ходил и напевал на мотив из рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда»: Наш Ильич, наш Ильич, наш дорогой Леонид Ильич!
Поговаривали, что КГБ держит ВУЗы под контролем, и на каждом факультете есть стукачи. Лёня внимательно всматривался в лица сокурсников: вроде, все люди как люди, ни один на стукача не похож.
Поговаривали, что уж многие студенты в черные списки занесены. Неужели и я попал в эти списки? – думал Соломин. – Неужели пьянства и поэзии достаточно, чтобы считаться неблагонадежным? Пожалуй, что достаточно… Он представлял эти списки буквально – как черные листы бумаги с длинным перечнем фамилий, написанных белыми чернилами.
14. «Времири»
Поэт, сокурсник Соломина, Андрей Беленький предложил организовать поэтическую группу и придумал ей название – Времири. Он взял этот неологизм у Велимира Хлебникова: «Пролетели, улетели стая легких времирей». Лёня принял это название, потому что оно было необычно и потому что связано со временем. То есть вставал вопрос: времири, как все и вся, временны или они преодолевают время своим творчеством?
Несмотря на несколько грубоватое, словно рубленное топором, лицо, Андрей Беленький имел тонкую душу и любил поэзию. Он выискивал по библиотекам и хранилищам разных малодоступных мастеров, таких как Мандельштам, Хлебников, Нарбут. Учась у них и им подобных, он плотно работал с метафорой, тогда как Соломин застрял на уровне позднего Есенина, то есть, по сути, в XIX веке (ибо поздний Есенин отдавал крупную дань Пушкину). Честолюбивый чертик, водившийся в тихой душе Беленького, не давал ему покоя, заставляя то редактировать стенгазету, то участвовать в студвеснах, то организовывать поэтов в коллектив – одним словом, как-то проявляться, быть на виду. Ах, вы нас не замечаете, не публикуете, так мы ударим по вашим ушам выступлением! И выступали. Например, в Политехе.
Приходим. В вестибюле висит наша афиша. На ней:
ПОЭТИЧЕСКИЙ ВИА «ВРЕМИРИ»
Соло-гитара – Юрий Ованесян, ритм-гитара – Алексей Ширинкин,
бас-гитара – Александр Монахов, ударные – Андрей Беленький,
клавишные – Леонид Соломин, труба – Вячеслав Польский.
Разумеется, никаких гитар и труб у нас с собой не было. Все это так, шуточки, претендующие на экстравагантность. Перед выступлением экстравагантно выпили в туалете вина.
Аудитория, которую нам выделили, оказалась маленькой. Впрочем, и народу было немного. В основном – девушки, частично – свои же филологини.
Первым перед публикой выдвинулся Ованесян. Назвав себя, он сказал: «Соло-стихи» – и начал читать свои вещи. За ним выступали другие – по списку. Очередь дошла до Польского. Тряхнув светлыми кудряшками, тот вскочил на стул, который скрипнул под его полными – джинсы в обтяжку – ногами. «Труба-стихи» – объявил он и продекламировал:
Зарядить бы орудие спермой
и по звездам – ба-бах! – шандарахнуть,
чтобы брызгами фейерверка
согрешить с межпланетным разумом.
И другое:
С неба солнце сволочилось,
потому что солнце – сволочь.
Наступила сволочь-полночь,
и земля дерьмом умылась.
И в любое время дня
сволочи вокруг меня!
Девушки обомлели…
15. День рождения Нины
Француз и Солома ужинали. Ели жареную рыбу прямо из сковородки. Вдруг открывается дверь и входит ангел Нина. Лёня чуть не подавился. Ему стыдно, что Нина застала его за таким неангельским занятием как поглощение пищи, вдобавок – пищи дешевой: то была мойва, издававшая довольно резкий запах. К тому же он не надеялся на дальнейшее (после картошки) общение с мадемуазель, думал, что она целовалась с ним в деревне от скуки, что у нее на уме Сережа или кто-то еще. И вот ангел снова слетела по его грешную душу.