В последний раз филологи, лейтенанты запаса, вошли в родную «восьмерку». Они зашли, чтобы проститься с ней, с университетом, со своей студенческой жизнью и друг с другом. Стол уже был накрыт. Его организовал Самвел. Этот армянин учился вместе с Олегом Гостюхиным, но к данному времени оба они уже бросили учебу и вращались при универе последние дни. Вот так оно бывает: кому – диплом, а кому – справка о незаконченном высшем.
Пили, курили, разговаривали, пели. Ничего нового. На следующий день отправились в пивнуху лечиться. Потом зарулили в привокзальную ресторацию. К вечеру снова были хороши. Алексей Ухов так расчувствовался, что сознался Леониду. Вы такие классные ребята, сознался он, а я вас закладывал! Куда закладывал? Понятное дело, не за воротник. Стукачом, выходит, оказался. Лёня смотрел на своего однокашника, но не находил в себе ни злости, ни обиды. Вот ведь, думал он, повинился человек, значит, не всё в нем еще потеряно. За окном общаги облетала листва. На третий день с утра, торопливо простившись, разъехались они. Всё. Отбой. Теперь уже окончательный.
25. Визит
Комната в общежитии. Как заходишь, натыкаешься на заднюю стенку шифоньера, который, перегородив помещение, создает как бы маленькую прихожую. Огибая шифоньер слева, видишь кухонный стол-шкаф. Далее – двуспальная кровать, а у противоположной стены – трюмо и маленькая детская кроватка.
Соломин пришел с работы. Жены нет, она вместе с дочкой у своих родителей. Он поужинал и прилег было отдохнуть, но ему помешали. Раздался стук в дверь. «Входите, открыто»! – крикнул он и сел на кровати. Из-за шифоньера появился незнакомый товарищ, но Лёня почему-то сразу понял, кто это. Смешанное чувство любопытства и страха овладело им. Наконец-то в моей скучной жизни что-то происходит, подумал он, но не схожу ли я с ума!?
– Успокойтесь, Вы не больны, – сказал товарищ, – во всяком случае, не больнее прочих. Не больнее прочих.
И губы в улыбке растянул гость. В глазах его сверкали веселые и безумные искорки. Он положил шляпу на трюмо и сел на стул, стоящий рядом. На нем был изящный, но какой-то старомодный костюм в крупную клетку. И шляпа, каких теперь не носят, – шапокляк начала века. Незнакомец походил на актера Олега Борисова в роли инженера Гарина. Но это не был актер Олег Борисов.
– Я, конечно, не Мефистофель и не Воланд, – сказал гость, – но согласитесь, что и Вы не Фауст и не Мастер. Будьте, по крайней мере, довольны, что Вас посетил не совсем мелкий бес, не какая-нибудь серая волосатая Недотыкомка, явившаяся дураку Передонову10… Не пугайтесь, я заглянул к Вам по-дружески, поболтать, спросить кое о чем. Где, например, Вы работаете?
– Я это… плотником в СМУ11, – промолвил Лёня.
– И что же Вы делаете?
– Мы стелем полы в каменных пятиэтажках, ставим оконные блоки, навешиваем двери…
– Скажите, как интересно! Но все-таки это рабочая профессия. А диплом Ваш, значит, под чайником.
– Под каким чайником? – не понял Лёня.
– Вы что же, не слышали выражение «диплом под чайником»? Это значит, он ни для чего не пригодился, кроме как ставить на него горячий сосуд, чтобы стол не пригорал. Это значит, что учились Вы зря.
– Нет, не зря! – обиделся Соломин. – Высшее образование никогда не помешает. А в плотниках я временно. Вот заработаю квартиру и уйду. Жить-то где-то надо. Устроился – нам сразу комнату дали, а через три года квартиру обещали. Ведь у меня семья, дочка маленькая.
– Знаю, знаю, – участливо вздохнул гость, но тут же лукавый блеск снова заиграл в его глазах. – Ну, допустим, бросите Вы плотницкий топор. А что возьмете в руки? Учительскую указку? Помните, какая у Вас в дипломе специальность стоит?
– Да. Филолог, преподаватель русского языка и литературы. Но в школу я не хочу. Не моё это.
– Вот-вот! – обрадовался тип, как рыбак, у которого клюнуло. – И к журналистике Ваша душа не лежит. Не хотите Вы писать подобно Вашим друзьям-поэтам о какой-нибудь передовой доярке или о том, сколько гаек за смену выточил токарь N. Ведь так?
– Так, – вздохнул Леонид и удрученно опустил голову.
– Вот я и говорю: зря Вы учились.
– Нет, не зря! – Соломин заволновался, и речь его полилась почти вдохновенно. – Я прочитал там немало книг, я увидел интеллигентных профессоров и доцентов, я встретил творческих друзей, я там женился, наконец!.. – И не зная, что бы еще добавить, вдруг выкрикнул: – Студенчество – лучшая пора жизни!
– Не имей 100 рублей! – подыграл бес.
– Ну, и пусть, – продолжал Лёня, – пусть я навсегда останусь рабочим. Маму только жалко: она так надеялась, что я «выйду в люди». Но я все равно не брошу писать. Устроюсь дворником или сторожем, чтобы больше свободного времени оставалось. Сейчас многие так делают…