— Спятили, что ли? — заревел Рекс.
— Нет! Его следует сей же час уволочь отсюда — спасти от него самого — не спорь — не препирайся! Живее!..
Де Ришло уже опустился на колени рядом с простертым телом Саймона и торопливо щупал пульс.
Повторять дважды, обращаясь к Рексу в подобные минуты, было незачем. Ван Рин слишком часто попадал вместе с герцогом в тяжелейшие переплеты, чтобы сомневаться в мудрости де Ришло, сколь бы странными и несуразными ни выглядели действия последнего. Могучим рывком американец оторвал обмякшее тело Саймона от пола, взвалил на плечи и двинулся к лестнице.
— Поаккуратнее, — приказал герцог. — Я иду первым и успокаиваю каждого, кто попытается остановить либо задержать нас. Ты же доставляешь Саймона в автомобиль.
— Да они весь дом на ноги подымут! Не собираетесь же вы управиться в одиночку с двумя десятками нападающих!
— В этом случае отпускай Саймона и вступай в дело сам. Прикроешь мне спину, а я возьмусь тащить. Живо, шевелись!
Рекс только хмыкнул, выслушав заключительное тактическое распоряжение, однако повиновался не вдаваясь в дальнейшие споры.
Крадучись, они одолели первый лестничный пролет. На площадке де Ришло замер, внимательно прислушался, осмотрелся, перегибаясь через перила. Внизу не раздавалось ни звука.
— Рекс! — прошептал герцог.
— А?..
— Если, не доведи Господи, появится черный слуга Мокаты, о котором я тебе рассказывал, избегай встречаться взглядами. Слышишь? Следи за руками, бей, а еще лучше — пинай — в живот. Со всей мощью, друг мой, безо всякой пощады.
— О’кэй.
Мгновение спустя они сбежали по следующему отрезку лестницы. Холл пустовал, но из-за прикрытых створок двери, уводившей в салон, доносился негромкий шум оживленной общей беседы.
— Скорее, — понукал герцог. — Того и гляди, Мокате наскучит ожидать, и он отправиться разыскивать Аарона.
— Верно...
Рекс, полусогнувшийся под тяжестью ноши, проворно спустился по нескольким последним ступеням, а де Ришло уже достиг середины холла, когда из вестибюля внезапно выскочил глухонемой лакей.
Выскочил — и замер. Бледно-зеленое лицо превратилось в недвижную маску изумления. Все последующее стряслось во мгновение ока.
Метнувшись в сторону, глухонемой миновал герцога, точно хорошо обученный центральный нападающий; склонил яйцевидную голову и ринулся на Рекса с неукротимой яростью атакующего быка.
— Шалишь! — резко процедил де Ришло, подставляя ногу.
Лакей, хоть и выказывал изумительное проворство, не успел перепрыгнуть нежданно возникшее препятствие и непременно свалился бы, но герцог перехватил кисть его руки, рванул к себе, развернул противника и нанес рубящий удар по затылку ребром своей сухой, крепкой ладони, опрокидывая глухонемого окончательно, заставляя удариться теменем о деревянную обшивку стены.
Раздалось болезненное, визгливое хрюканье. Лакей покатился по полу, но сумел подняться вновь и, шатаясь, точно пьяный, побежал к салону. Рекс и герцог уже мчались по темной аллее и несколько мгновений спустя распахнули дверцы испано-сюизы.
— Слава Тебе, Господи! — выдохнул де Ришло. — Еще минута, и дьявольское сборище разорвало бы нас в клочья. Живьем они Саймона забрать не позволят. Обойдемся без дозволения...
— Надеюсь, вы знаете, что делаете, — буркнул Рекс, вталкивая Аарона в автомобиль, укладывая на заднем сиденье. — Ибо так недолго и в каталажку загреметь. Побоище в чужом доме, а?
Шофер едва сдержал изумление, когда сдержанный, невозмутимый де Ришло, неизменно ждавший, пока его колени укутают меховой полстью, поднесут огня к зажатой в зубах гаване и хорошенько прогреют двигатель, рухнул рядом, захлопнул дверцу и рявкнул:
— Гони!
* * *
Старый Седрик угас первым. Комар — крохотное создание, докучное, но вполне безобидное, коль скоро ваши руки свободны, а летучих кровопийц немного. Только ежели человека раздели донага и намертво примотали к толстенному вязу, а летучая тварь садится на него десятками тысяч, то четыре с половиной литра крови оказываются высосаны дьявольски быстро.
Свен-Заячья Губа мычал и рвался прочь от шершавого ствола, но смоленое вервие оказалось преотменно крепким, а крохотные жальца язвили куда быстрее, нежели сокращались онемевшие, судорогами сведенные мышцы бедняги. Люди Бертрана де Монсеррата знали свое дело досконально, и никто, пойманный и связанный понаторевшими в душегубстве латниками, не мог надеяться на избавление собственным промыслом. Свен терял кровь, проклинал все на свете, ослабевал и понемногу утрачивал последний интерес к происходившему. Комары толклись в воздухе полупрозрачной тучей, уныло звенели, опускались на голое, обретавшее мраморный оттенок тело, досасывали красную жидкость, слабо ходившую по сжимавшимся жилам. Комарам хотелось есть, комары понятия не имели о страданиях сытного блюда, а угрызения совести комарам вовсе не свойственны...