— Негр?
— Почти. Мальгаш, насколько могу судить.
Рекс нахмурился:
— Это еще что за пакость?
— Не пакость, а народность. Уроженец Мадагаскара. Очень странное племя, полу-негры, полу-полинезийцы. Тварь громадная, примерно шесть футов и восемь дюймов. Я глянул ему в глаза и понял: это существо надлежало бы застрелить на месте, не раздумывая и не колеблясь. Немало мне довелось пошататься по белу свету, Рекс, и ежели встречал твой покорный слуга так называемых «лютых негров», то шесть недель назад ему попался еще один — и образчик, надо сказать, чудовищный.
— А вы много знаете о мальгашах?
— Ровным счетом ничего.
— Ладно, ваша светлость. Рассказанного вполне достаточно, чтобы даже такой толстокожий тугодум, как я, запрыгал от волнения. Страшно за Саймона, де Ришло, — да и вам не по себе, не спорьте. Аарон угодил в передрягу — иначе вовеки не пустил бы на порог людей подобного пошиба.
На сигаре герцога наросла длинная, синевато-серая колбаска пепла. Де Ришло неторопливо и осторожно положил ее на краешек ониксовой пепельницы, слегка стукнул пальцем по крученому табачному листу, повернул голову.
— Сомнения нет, — проговорил он, растягивая слова, — Саймона втянули в непонятное, весьма непонятное дело. Я подавлял собственную тревогу, ожидая твоего приезда. Хотел посоветоваться, услыхать мнение человека мне дорогого и безусловно разумного, удостовериться, что действительно пора — как это нынче говорить изволят? — втиснуться не в свое дело. Правда, речь идет о нашем ближайшем друге... Иной вопрос: как именно втискиваться, и что предпринять?
— Предпримем! — Рекс подскочил, оттолкнул стул, опрокинул его на пол и выпрямился во весь огромный рост. — Отправимся прямиком в Саймонову обитель и потолкуем с Аароном по душам. С глазу на глаз! Ну-ка, собирайтесь, ваша светлость!
— Весьма рад, — невозмутимо сказал де Ришло, подымаясь и окончательно гася окурок, — что наши рассуждения привели обоих к одинаковому выводу. Впрочем, я предвидел это, и заранее приказал подать автомобиль к парадному. В путь, юный мой сорвиголова!
* * *
...Обезглавленный труп бежал мимо построенных шеренгой товарищей. Ключом бившая из перерубленных яремных вен и артерий кровь разлеталась во все стороны, падала на утоптанную траву лесной поляны, пятнала застывшие лица бывших сообщников. Юный Орвинд, от которого началось чудовищное продвижение, побелел как полотно и едва держался на ногах. Старый Седрик, стоявший третьим, выпучил глаза и сделал глубокий выдох, когда изуродованное тело миновало его.[3]
Четверо.
Харт из Туманной Долины охнул, когда тело Торбьерна запнулось о торчавший из почвы камень. Покойный вожак лесной братии взмахнул руками, сделал неверный шаг, пошатнулся...
Пятеро.
...и ринулся дальше.
Свен-Заячья Губа заорал от радости.
Семеро.
— Ну же, ну!.. — прохрипел Джон-Кленовый Лист.
Восемь.
Ульф-Громила ожидал своей очереди с тупым безразличием простого крестьянского парня. Вечно сонный, малословный великан оказался в шайке по чистой случайности — воины Вильгельма[4] сравняли его родную деревушку с землей, покуда подросток промышлял дичину среди окрестных холмов. Ульф возвратился на пепелище, обнаружил обугленные скелеты родителей и братьев под еще дымившимися развалинами дома и отправился бродить по окрестным лесам, добывая нехитрое пропитание силками, которые плел из грубых ниток собственной куртки, и стрелами, которые тщательно подбирал после каждого выстрела, как меткого, так и неудачного. Пристав к Торбьерновой ватаге, он нимало не удивился перемене занятий и глушил путников по ночным дорогам с тем же восхитительным спокойствием, с каким сворачивал шеи угодившим в западню куропаткам. Немало сожженных дотла деревень оставалось за спиною Ульфа-Громилы, вымахавшего в огромного, непобедимого детину, и ни разу не вспомнил он собственное возвращение с охоты к почернелым останкам единственных людей, любивших исполина, как умеют любить лишь те, кто подарил человеку жизнь.
Седоусый капитан выставил ногу. Бегущий труп споткнулся, взмахнул непослушными руками, рухнул, выгнулся и застыл на земле, почти не кровоточа, ибо вся кровь, сколько было ее в жилах беспутного варяга, вылетела вон, оросив прогалину багровыми лужами, осела алой росой на окаменевших лицах.
Трое замыкавших шеренгу молодцев, лишившихся всякой надежды, безмолвствовали. Ульф заморгал, разинул рот, обвел помутившимся взором людское скопище.
3
Описываемое может показаться ни с чем не сообразной выдумкой автора, однако хроники свидетельствуют, что один из пиратских вожаков-ликеделеров (XV в.), Клаус Штертебеккер, обратился к судившим его магистратам со схожей просьбой и, прежде чем упасть, миновал одиннадцать человек. Весь эпизод, по-видимому, заимствован Хелмом из средневековых источников. — Здесь и далее примечания переводчика.
4
Речь идет о Вильгельме-Завоевателе (William the Conqueror), чьи войска в 1066 г. разгромили рать саксонского короля Гаральда и овладели Британией