Но он управлял нашими жизнями железной рукой. Он часто говорил: «Однажды меня не станет, и тогда вы останетесь одни. Я хочу, чтобы вы понимали, насколько трудна и несправедлива жизнь в этом мире. Я хочу, чтобы вы оба были готовы к любому аду, который может встретиться вам на пути».
Он не давал нам ни малейшего послабления. Непослушание даже не обсуждалось. Грубость каралась чуть ли не смертным приговором. У нас не было свободы действий. Он настаивал на послушании и тяжелой работе. И он не переставал этого требовать даже тогда, когда мы были на мели. Наш отец был сыном дровосека из Арканзаса, еще одного невероятно сурового человека, и он старался воспитывать в нас эту стойкость к обстоятельствам и стремление прочно стоять на ногах при малейшей возможности.
Мы постоянно работали в лесу, в глухих чащах Восточного Техаса среди сосен, красных дубов и амбровых деревьев. Отец научил нас хорошо стрелять в возрасте семи лет, купил нам ружье 22-го калибра «Remington Nylon 66». Мы могли сбить летящую банку из-под пива на расстоянии в 150 метров. Это все были развлечения обычных сельских мальчишек. Деревенские дети в деревенской глуши учатся жизненно необходимым для них навыкам.
И отец научил нас выживать. Он рассказывал, что можно есть, а что нельзя. Он показал нам, как построить себе укрытие, научил рыбачить. Он даже научил нас, как заарканить и убить дикого кабана: закинуть пару длинных петель на его шею и дернуть, а потом молиться всем святым, чтобы он не смог кинуться на тебя в ответ. Я все еще помню, как его разделать и зажарить мясо.
Дома, на всех ранчо, где мы жили, папа показывал нам, как сажать и выращивать кукурузу и картошку, овощи и морковь. Часто, когда мы оставались без денег, мы этим и выживали. Оглядываясь назад, могу сказать, что это был очень серьезный курс обучения для пары мальчишек с фермы.
Что важнее всего – он научил нас плавать. Папа и сам был исключительным пловцом, и для него это очень много значило. Он в воде был превосходен, и именно благодаря ему я достиг таких успехов. Но почти во всем Морган был лучше, чем я. Он очень одаренный бегун, борец, снайпер и штурман, как на суше, так и на море. Он всегда легко и успешно справлялся со всеми экзаменами, когда мне приходилось ночами корпеть над книгами, зубрить, тренироваться и тратить столько времени, сколько было мне доступно. Моргану это не стоило никаких усилий.
Он был удостоен чести произносить речь по прохождению Базового курса подводника SEAL, за что проголосовали его сокурсники. А я знал, что так и будет, еще прежде, чем он поступил на курс. Есть только одна вещь, в которой он не сможет меня победить: я быстрее передвигаюсь под водой, в этом у меня преимущество. И он это понимает, хотя, может, и не признает.
Рядом с местом, где мы жили в детстве, было большое озеро, и там отец нас тренировал. Каждое долгое теплое техасское лето мы проводили на берегу, плавали, соревновались друг с другом, ныряли и тренировались. Мы в воде двигались как рыбы – такого результата и добивался наш отец.
Он потратил много месяцев, обучая нас нырять – сначала просто, а потом и со снаряжением для дайвинга. У нас хорошо получалось, и люди даже платили нам за то, чтобы мы поискали и подняли со дна потерянные ключи и другие ценности. Конечно, отец полагал, что это может быть слишком легко, и ставил условие, что нам заплатят только в том случае, если мы найдем конкретный правильный предмет.
У нас иногда случались стычки с проплывающими мимо аллигаторами, но один из моих друзей-техасцев, Трей Бейкер, показал нам, как с ними справиться. Я один раз боролся с аллигатором и был чрезвычайно рад, когда этот малыш решил, что с него хватит, и уплыл в более спокойные воды. Но и по сей день мой брат любит бороться с этими машинами для убийства – просто ради забавы. Конечно, он сумасшедший. Иногда мы берем старую лодку с плоским дном, чтобы порыбачить на озере, и один из этих больших крокодилов подплывает к борту.
Морган быстро оценивает противника: «Ноздри на расстоянии 20—25 сантиметров от глаз, так что он в длину где-то от двух с половиной до трех метров». Морган ныряет в воду прямо, входя в нее под небольшим углом, и устраивается поверх аллигатора, руками зажимая ему челюсти. Потом он вращает и поворачивает их, забирается ему на спину и все это время держит крепко сомкнутыми огромные челюсти, смеясь над охваченным паникой чудищем с глубин.
Через несколько минут им обоим это надоедает, и Морган отпускает крокодила. Мне всегда кажется, что это – самая опасная часть. Но я никогда не видел, чтобы аллигатор предпринял еще одну попытку напасть на Моргана. Они всегда поворачиваются и уплывают из этого места. Морган просчитался всего один раз в жизни, и на его руке по сей день красуется линия из шрамов от зубов аллигатора.