У него непроизвольно вырвалось: — Лучше бы повесили!
— Проняло! — нагло ухмыльнулся Драмм, — я уж думал, тебя ничто не пробьёт, Вилли Джексон! Увести!
Привезли на космодром, загрузили в грузовой космолет, на его счастье, везли не в общей массе уголовников, а в отдельной ячейке, как особо опасного преступника. Наручники так и не сняли, наоборот, заковали в кандалы, и ручные, и ножные, да еще соединяющиеся друг с другом цепью. Иногда корабль делал остановки, кого-то выводили, видимо, довезли. Свет горел постоянно, поэтому, было видно, что когда тюремщики выходили, в клетках творилось такое… он был счастлив, что сидел отдельно. Тюремщики не приходили даже на самые отчаянные крики о помощи. Наконец, когда в трюме осталось меньше половины обреченных, в основном, самые молодые, прошел слух, что их везут на Обен. Рона передернуло. О нравах на Обене он был наслышан еще на прошлом саммите. Если хотя бы половина — правда, то лучше смерть! Но выбора ему никто не дал.
У Обена не было космопорта, негде, спутника нет, поэтому корабли садились прямо на поверхность планеты. Диктатора это не волновало. Тратиться на постройку космической станции он не желал. На наш век хватит! — Были его собственные слова. Арестантов выгрузили, их сразу окружили перекупщики, но вперед них подошли представители Диктатора и приближенных к нему особ. Оказалось, тем же кораблем везли и женщин, но в другом трюме. Но представители Диктатора, направились сначала к мужчинам. Рона отделили от остальных, конвоир вручил одному из представителей Каруса письмо, тот масляным взглядом окинул юношу, кивнул и приказал отвести его в стоящий недалеко грузовой мобивен. Через несколько минут к нему присоединили еще трех парней и двух девушек. Покупатель сел вместе с шофером, и мобивен тронулся.
— Нет бога на свете! — выругался молодой парень рядом с Роном, — я всю дорогу молился, что бы достаться пожилой матроне, пусть и страшной, как смертный грех, только не Карусу! Он же законченный садист! У него рабы долго не держаться!
— А надо было попросить кого-нибудь из твоей клетки тебе личико попортить, нос сломать, тогда бы к Карусу не попал, я-то один сидел, никак, а ты мог бы и попросить мужиков! Диктатору бракованный товар ни к чему, тебя бы и не выбрали. — Задумчиво сказал молодой мужчина напротив.
— Так кто же знал! Я вроде не красавчик, как некоторые, — парень покосился на сидевшего молча Рона. Вздохнул.
У Рона было ощущение, что он уже умер. По крайней мере, умерли все его чувства. Он не чувствовал ни страха, ни отвращения, поняв, что их всех ожидает. Одна мысль билась в мозгу, надо как-то исхитриться и покончить с собой, или заставить будущего «хозяина» убить его за непокорность. Второе выполнить было проще. Он старательно обдумывал эту мысль.
***
Рейджен не находил себе места. Ну почему, почему, он не нашел времени раньше съездить к Рону, поговорить. Нет, все думал, пусть посидит подольше, подумает. Но он и мысли допустить не мог, что почти восемь месяцев сын проведет в этой клетке, как дикий зверь. Чертов Поль, чересчур буквально понял его приказ! И действительно засунул Ронгвальда в этот каменный мешок и никого к нему не допускал! Даже возможности помыться не дал, не говоря уже о парикмахере и бритье! Надо было дать более четкие указания. Есть же камеры с более комфортными, человеческими условиями. Сейчас, глядя на то дикое животное, в которое превратился Рон, он не знал, что делать. Хотелось прижать к груди, утешить, сказать, что простил, но его предупредили, что нельзя. На любую попытку контакта существо в камере начинало кричать, завывать, биться, и пряталось в дальний угол. Что делать? Он вызвал к себе брата, всегда служившего поддержкой и советчиком в трудную минуту, и сейчас, стоя рядом с ним, ждал его приговора. Ренне красноречиво молчал. Наконец изрек:
— Доигрался? Наслушался советчиков? Теперь, снявши голову по волосам не плачут. Что говорят психиатры?
— А ничего, говорят, реактивный психоз, надо переместить в нормальные условия, тогда, может быть, удастся достучаться до сознания. А как? Когда он приблизиться к решетке не дает, сразу вопль, забивается в угол, бьется! И после каждой попытки все хуже и хуже! Что делать, брат? Хоть бы второй был нормальный, так нет, просто дебил, и в кого? У нас в роду сумасшедших нет!
— Ты что, Рона уже списал со счетов? Хорошо же тебя настроили! Хороши советчики. Что элланцы говорят? Нашли что-нибудь?
— Тсс, не говори громко, я никого в их операцию не посвятил! Не доверяю я нашим.
— Не доверяешь, а сына в такой дыре запер! Сам бы посидел!
— Я же спрятать хотел, обезопасить!
— Обезопасить! А ему сказал, объяснил?
— Нет, очень зол на него был, он мне такое сказанул! И вместо того, что бы прощения просить, сам на меня орать начал. Вот я и разозлился. Брат, посоветуй, ну что делать?
Ренне подошел вплотную к решетке, пристально вглядываясь в сжавшегося в комок в углу племянника.
— «Что же с тобой сделали, мальчик? Просто так ты бы не свихнулся», — подумал он, разглядывая скорчившуюся фигуру. Вдруг он заметил нечто странное.
— Рейджен, можно сделать свет ярче?
— Зачем, он и так возбужден, от яркого света, говорят, конвульсии могут случиться!
— А, ладно, черт с тобой! — Ренне вынул свой коммфон, зажег фонарик, и направил его на торчащую из свернувшегося клубка, в который превратился узник, голую ступню и ахнул:
— Рей, смотри, смотри на ногу!
— Зачем, нога, как нога, грязная ступня, ногти отросшие сверх меры. В чем дело?
— Сколько, сколько ногтей!
— Пять, как и положено. Я не понимаю!
— А ступня правая, или левая?
— Правая! Правая, черт меня возьми!
— Тихо, тихо, не подавай вида! Я выключаю фонарь, пошли, поговорим, только не здесь!
— Да я из этого коменданта душу выну!
— Замолчи, дурень, поговорим сначала, прикинем расклад, потом вынимать будешь, если там есть что! Пошли в мобивен! И молчи, ради Рона молчи!
Король и его брат вышли в коридор, к ожидающим их коменданту и его помощнику.
— Соблюдать все указания врачей, больного не беспокоить, следить, что бы ел, обо всех изменениях докладывать немедленно! — Отдал приказ Ренне, боясь, что брат сорвется и все испортит. Они прошли к мобивену, комендант робко спросил об ужине, Рене рявкнул, что его брат есть не в состоянии. Пригрозил всеми карами, если с узником что-то случится.
Только в мобивене, оставшись одни, выгнав охрану во вторую машину, опустив звуконепроницаемую перегородку между ними и шофером, Рене дал себе волю.
— Развели тебя, брат, как ребенка! Как ты не заметил? Что, уже забыл то происшествие!
Они оба вспомнили тот дождливый день, когда они вдвоем занимались верховой ездой в дворцовом манеже, а нянька привела маленького Ронгвальда.
— Ваше Величество, простите, можно принцу Ронгвальду посмотреть, как вы катаетесь? У нас из-за дождя прогулка сорвалась. Он бегает, играет, кричит, а Ее Величество Ингрид только что заснула, ей в ее положении надо больше отдыхать!
— Конечно, пусть смотрит.
Рон с нянькой уселись на принесенные стулья.
— Рон, — сказал Рейджен строго, — ты сиди смирно, а то испугаешь лошадку, и она меня скинет, мне будет больно.
— Холосо, папа, — серьезно кивнул малыш. Накатались, напрыгались через препятствия для конкура. Рон, проникшись, вел себя тихо. Но, когда отец спрыгнул с седла, вырвался от няньки и неожиданно подбежал к самой морде жеребца, которого отец как раз передавал в руки конюха. Дура-нянька завизжала, горячий жеребец вырвал повод, взвился на свечу, подкованные копыта оказались как раз над головой мальчишки. Рейджен и Ренне замерли в ужасе. Но умное животное, поняв, что опасности нет, сделало какой-то немыслимый пируэт на задних ногах, и опустило копыта буквально в сантиметрах от мальчика. Отец и дядя бросились к ребенку. Няньку выгнали вон, Рене сказал, что они сами приведут мальчишку. Отец подхватил сына на руки, ощупал, не веря, что все обошлось, он был готов расцеловать умное животное, спасшее жизнь его сыну. Но травма все же была. Ренне первым заметил, что из порванного, мягкого домашнего ботиночка на правой ноге капает кровь. Позвали врача. Ботинок сняли, оказалось, что жеребец немного не довернул, не смог, и краем подковы наступил на мизинец Рона, фактически раздробив две последние фаланги. Испуганный ребенок даже ничего не почувствовал, но увидев кровь, разревелся. Его успокоили, Рейджен отнес его в санчасть, приговаривая, что с лошадьми общаться надо осторожнее, а сейчас кричать и плакать нельзя, они испугают маму, а она ждет сестричку, ее нельзя пугать. Рон успокоился, стойко перенес два укола анестезии, а затем дворцовый хирург обработал рану, удалив раздробленные в кашу концевые фаланги пальца и наложил швы. Рейджен пообещал, если Рон будет себя вести хорошо и не будет плакать, беспокоить маму, то он на день рождения, на четыре года подарит ему маленькую живую лошадку — пони. Так что происшествие сохранили втайне от всех. Об этой особой примете Рона не знал никто.