- Тише! - резко оборвала его мать. - Как ты смеешь произносить это имя в этом доме! Боже, с твоим отцом сделался бы припадок, услышь он это!
- Да, но это правда! - настаивал Бун. Он усмехнулся Риксу, потирая руки. - Когда мы сможем прочесть что-нибудь про нас, Рикси? Это как раз то, что ты рано или поздно сделаешь.
Уголком глаза Рикс заметил, как мать побледнела.
- Знаешь, братец Бун, а пожалуй, это неплохая идея. Я действительно мог бы написать книгу об Эшерах. Историю семьи. Что ты об этом думаешь, мама? - спросил он с самодовольной улыбкой.
Она открыла было рот, чтобы ответить, но быстро его захлопнула. Она опять взяла пульверизатор и освежила воздух. Рикс почувствовал новую волну зловония, идущую из-под двери.
- Это так трудно, - сказала Маргарет, продолжая распылять. Содержать старый дом в чистоте и свежести. Когда дом достигает определенного возраста, он начинает разваливаться на куски. Я всегда заботилась о доме. - Она прекратила распылять: было ясно, что это не помогает. - Моя мама воспитала меня в аккуратности, - сказала она с гордостью.
Рикс помедлил сколько было возможно.
- Я лучше сейчас поднимусь к нему, - покорно сказал он.
- Нет, не сейчас! - Маргарет сжала его руку, на ее лице появилась натянутая, фальшивая улыбка. - Давайте посидим все вместе, два моих любимых мальчика. Кэсс делает для вас уэльский пирог. Она знает, как вы его любите.
- Мама, я должен подняться наверх.
- Он, вероятно, спит. Миссис Рейнольдс сказала, что ему нужен сон. Давайте посидим и поговорим о приятном, хорошо?
- Да пусть идет, ма, - ворчливо сказал Бун, наблюдая за Риксом. Повидавшись с отцом, он тут же сможет написать новый роман ужасов.
- З_а_м_о_л_ч_и_! - Маргарет обернулась к нему. - Ты грубиян, Бун Эшер! Твой брат, по крайней мере, желает выказать своему отцу уважение, чего от тебя не дождешься! - Под гневным взглядом матери Бун отвернулся и пробормотал что-то себе под нос.
- Я лучше пойду наверх, - сказал Рикс. В глазах матери выступили крошечные бриллианты слез, и он приблизился, чтобы поцеловать ее в щеку.
- Не надо, - сказала она, быстро отдернув голову. - Ты испортишь мне прическу.
Он медленно убрал руку. Ничего здесь не меняется, подумал он. Вас так или иначе заманивают сюда, а потом уничтожают все ваши чувства, давят их, как клопов. Он покачал головой, прошел мимо нее и вышел из гостиной, направляясь через холл к главной лестнице. Она вела наверх, где располагались спальни и приемные. В них в свое время жили Тедди Рузвельт, Вудро Вильсон, Герберт Гувер и многие другие правительственные и пентагоновские звезды первой величины, как известные, так и нет.
Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как страх встречи с отцом гложет его изнутри. Почему Уолен Эшер захотел его увидеть, недоумевал он. Старик ненавидел Рикса за то, что он покинул Эшерленд, а Рикс презирал идеалы "Эшер армаментс". О чем они вообще могли теперь говорить?
На втором этаже запах гниения был сильнее. Он прошел мимо своей бывшей комнаты, не заглянув туда. Вдоль всего коридора в тщетной попытке заглушить вонь были поставлены прозрачные вазы с яркими цветами и зеленью. Унылые масляные полотна, в том числе "Облака войны" Виктора Холмарка, "После битвы" Рутлиджа Тэйлорсона и "Кровь на снегу" Джорджа Г.Нивенса, висели на стенах, доказывая, как скверно Уолен Эшер разбирался в живописи. В конце коридора еще одна лестница вела к единственной белой двери - в Тихую Комнату Гейтхауза.
Рикс остановился у подножия лестницы, собираясь с духом. Запах разложения, его отвратительные миазмы витали вокруг. Ничто живое не может так пахнуть, думал Рикс.
В последний раз, когда Рикс видел отца, Уолен Эшер был рослым мужчиной с властной, типично армейской внешностью, знакомой Риксу с детства. Возраст нисколько не уменьшил ни властность его взгляда, ни силу голоса, и его грубое лицо вполне могло принадлежать сорокалетнему человеку, только на висках проступала седина, а высокий аристократический лоб прорезали несколько глубоких морщин. Челюсти Уолена Эшера выступали вперед, как нос боевого корабля, а тонкая мрачная линия рта редко изламывалась улыбкой.
Рикс никогда не мог понять, как работает мозг отца. У них не было ни общих интересов, ни общих тем для разговора. Уолен управлял делами и поместьем, как диктатор. Все свои разнообразные деловые планы он всегда держал в секрете от семьи. Когда Рикс был ребенком, Уолен часто запирался в кабинете и подолгу не выходил. Рикс знал только, что к отцу приходило много военных.
Когда Уолен был рядом, он обращался с детьми, как с солдатами своей личной армии. Утренние поверки, строгие правила, регламентирующие, как вести себя, как одеваться, и грубая брань, если они что-то нарушали. Особенно доставалось Риксу. Он считался ленивым и бездеятельным.
Если Рикс "перечил", не надраивал ботинки до блеска, опаздывал к столу или еще как-нибудь нарушал неписаные правила, то широкий кожаный ремень отца, названный им Миротворцем, опускался на его ноги и ягодицы, оставляя красные полосы, обычно в присутствии Буна, хихикающего за спиной отца. Бун, напротив, был мастер разыгрывать примерного сына. Он был всегда безукоризненно одет, всегда чист и опрятен и всегда заискивал перед отцом. Кэтрин тоже научилась искусству всегда держать нос по ветру и в основном избегала оскорблений. Маргарет, всегда занятая приемами и благотворительностью, знала, что лучше не стоять на дороге у Уолена, и никогда не принимала сторону Рикса. Правила, говорила она, есть правила.
Рикс однажды видел, как Уолен сбил с ног слугу и бил его ногами по ребрам за какое-то мнимое нарушение обязанностей. Если бы не вмешался Эдвин, Уолен мог бы и убить несчастного. Иногда поздно ночью, когда все в доме уже спали, Рикс, лежа в постели, слышал, как отец выходил из своей комнаты в коридор и расхаживал взад и вперед, давая выход нервной энергии. В такие ночи Рикс боялся, что отец ворвется к нему с горящими от гнева глазами и набросится на него с такой же яростью, с какой крушил ребра слуги.
Но в благодушном настроении Уолен мог вызвать Рикса в свою огромную спальню с темно-красными стенами и тяжелой черной викторианской мебелью, принесенной из Лоджии, и велеть ему читать вслух Библию. То, что обычно Уолен желал слушать, было не главы с духовным содержанием, а длинные перечни кто за кем родился. Он требовал читать их снова и снова, и, когда Рикс запинался на каком-нибудь имени, черная трость нетерпеливо стучала по полу.