— Нет, спасибо.
Бун фыркнул.
— Я так и знал. Пока ты в этой машине, думаешь, ты в безопасности? Старушка Лоджия не сможет тебя достать? Слушай, представь себя одним из героев этих твоих книжек.
Им ведь хватает храбрости, чтобы входить в темные дома?
Рикс понял: пора наносить удар.
— Я знаю об уродцах. Папа мне все рассказал.
Улыбка Буна дала трещину и начала увядать. В его глазах появилась ярость загнанного в угол зверя. Затем он справился с собой и легкомысленным тоном произнес:
— Значит, он тебе рассказал. Ну и что? Я заправляю хорошим бизнесом. Поставляю артистов на карнавалы и шоу по всему юго-востоку! И в прошлом году сделал на этом за вычетом налогов полмиллиона баксов, вот так!
— А зачем тайны? Не хочешь, чтобы мама и Кэт узнали, какого рода артистов ты на самом деле продюсируешь?
— Они бы не поняли. Сочли бы, что это недостойно Эшеров. И были бы не правы, Рикси! На уродцев есть спрос! Безрукие, безногие, лилипуты, парни с крокодильей кожей, сиамские близнецы, уродливые дети и животные — люди платят, чтобы посмотреть на них! Кто-то должен извлекать из этого выгоду! И чья-то работа — этих уродцев находить! Что не так просто, как тебе кажется.
— Вот уж и впрямь достойная карьера, — сказал Рикс.
Нетрудно было представить, как брат въезжает на старую пыльную ферму, где в амбаре рвется с цепи уродливый зверь.
Или как он торгуется с подпольным специалистом по абортам, у которого в кувшинах с формалином плавают весьма специфические зародыши.
— Ну и что теперь? Собираешься об этом кричать на всех перекрестках?
— Если бы ты не стыдился того, что делаешь, я думаю, не стал бы возражать.
Бун поставил фонарь на крышу «тандерберда». Он скрестил руки и посмотрел на Рикса своими холодными, безжизненными глазами.
— Позволь разъяснить тебе, Рикси, как обстоят дела. После того как папа отпишет дело и имение мне, я могу либо дать тебе содержание, либо оставить голым.
Рикс рассмеялся. Он сжимал ручку окна, чтобы поднять стекло, если Бун попытается достать.
— Папа передаст все Кэт! Неужели ты этого еще не понял?
— Конечно! А я останусь на бобах. Женщина не может управлять таким делом! У меня есть идеи, Рикси! Большие идеи относительно бизнеса и поместья. — Рикс молчал, и Бун с напором продолжал: — Во Флориде рядом с Тампой есть город, где живут одни уродцы. Целый город уродов. Туда не пускают туристов. Но что, если я сам построю город между Фокстоном и Эшерлендом и битком набью его уродцами? Люди смогут за плату входить туда и совать нос куда им вздумается! Это будет шоу уродов, длящееся двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году! — От возбуждения у Буна зажглись глаза. — Черт возьми, получится не хуже Диснейленда с его каруселями! И если будешь хорошо себя вести, то получишь свой кусок пирога.
У Рикса от отвращения встал ком в горле. Бун ухмылялся, его лицо разрумянилось. Когда к Риксу вернулся голос, он едва выдавливал из себя слова.
— Ты что, совсем спятил? Я в жизни ничего гнуснее не слышал!
С лица Буна сошла ухмылка. В его взгляде промелькнуло страдание, чего Рикс раньше никогда не замечал. Он понял, что Бун поделился с ним самым сокровенным — пусть извращенной, но все же мечтой. Рикс ждал, что Бун в ответ, как обычно, вспылит, но вместо этого брат гордо выпрямился и сказал:
— Я знал, что ты не поймешь. Твоему уму недоступны хорошие идеи, если они тебе неприятны. — Он взял фонарь, подошел к лошади, отвязал поводья от столба и уселся в седло. — Я разумный человек, — изобразил Бун холодную улыбку. — Я намерен дать тебе и Кэт содержание при условии, что вы будете жить не ближе чем в пятистах милях от Эшерленда.
— Я уверен: у Кэт есть что сказать по этому поводу.
— Она промолчит, если поймет, что для нее хорошо.
— Ты о чем?
— Рикси, мне известны о нашей милой сестричке очень интересные вещи. Папа никогда не отдаст ей Эшерленд. Вот увидишь, он будет моим.
Он дал коню шенкеля и галопом поскакал к мосту.
«Мерзавец», — подумал Рикс.
Он завел машину и был уже готов последовать за Буном, когда его взгляд упал на дверь Лоджии.
Она была распахнута настежь.
Но он же видел, как Бун закрывал дверь. Порывистый ветер кружил на ступеньках листья, которые засасывало в глотку Лоджии.