Они проехали здание и свернули на широкое, уходящее в горы шоссе. Рикса приветствовал эффектный пейзаж: крутые холмы и ковры лесной травы пылали сочными багряно-красными, пурпурными и золотыми тонами. Под безоблачным голубым небом развернулась панорама крови и огня.
— Как восприняла это мама? — спросил Рикс.
— Старается вести себя точно так же. Иногда лучше, иногда хуже. Вы же знаете ее, Рикс. Она жила в совершенном мире так долго, что не может принять происходящее.
— Я думал, он поправится. Уж кому, как не тебе, знать, до чего силен и упрям мой отец. Кто этот доктор, которого ты упоминал по телефону?
— Доктор Джон Фрэнсис. Мистер Эшер вызвал его из Бостона. Специалист по клеточным аномалиям.
— Папа… сильно страдает?
Эдвин не ответил, но Рикс и так все понял. Агония, которую переживал Уолен Эшер, — последняя стадия «недуга Эшеров». По сравнению с ней приступы Рикса — просто слабая головная боль.
Эдвин свернул с главного шоссе на узкую, но хорошо ухоженную дорогу. Впереди виднелся перекресток, от которого уходили три дороги: на Рэйнбоу, Тейлорвилль и Фокстон. Они поехали на восток, в сторону Фокстона, городка с населением под две тысячи человек, в основном фермеров, принадлежавшего вместе с окрестными полями семье Эшер на протяжении пяти поколений.
Лимузин скользил по улицам Фокстона. Благосостояние города неуклонно росло, и Рикс заметил изменения, произошедшие с тех пор, как он побывал тут в последний раз. Кафе «Широкий лист» переехало в новый кирпичный дом. Появилось современное здание Каролинского банка. Палатка кинотеатра «Эмпайр» предлагала билеты за двойную, по случаю Дня всех святых, цену на фильмы ужасов. Но старый Фокстон тоже продолжал существовать. Двое пожилых фермеров в соломенных шляпах сидели на скамейке перед магазином скобяных изделий и загорали. Мимо проехал побитый пикап, нагруженный табачными листьями. Группа мужчин, праздно стоявших возле магазина, обернулась и стала разглядывать лимузин; Рикс заметил в их глазах тлеющие угольки негодования. Они быстро отвернулись. Рикс знал, что, когда они заговорят об Эшерах, их голоса будут едва слышны — а ну как сказанное ими о старике Уолене будет услышано за густым лесом и горным хребтом, разделяющими Фокстон и Эшерленд.
Рикс взглянул на маленький, из грубого камня дом, в котором находилась редакция «Фокстонского демократа», местной еженедельной газеты. Он заметил отражение лимузина в окне дома и проникся уверенностью, что за окном, почти касаясь лицом стекла, стоит темноволосая женщина. На мгновение Рикс вообразил, что ее взгляд направлен на него, хотя знал, что сквозь тонированные стекла автомобиля ничего не видно. Тем не менее он беспокойно отвел глаза.
За Фокстоном лес опять стал гуще и впереди казался непроходимой стеной. Красота гор стала дикой, острые утесы торчали из земли словно серые кости наполовину зарытых чудовищ. Случайная лесная тропа уходила, петляя, от главной дороги в лес, в глушь, к горным деревенькам, где жили сотни семей, крепко цеплявшихся за ценности девятнадцатого века. Их оплот, гора Бриатоп, стояла на западном краю Эшерленда, и Рикс часто думал, кто эти люди, поколениями живущие на горе, и что они думают о садах, фонтанах и конюшнях, о чуждом для них мире, что лежит внизу. Они с недоверием относились ко всему незнакомому и редко спускались торговать в Фокстон.
Рикс вдруг будто почувствовал легкий укол. Даже не глядя на карту местности, он был совершенно уверен, что они въехали сейчас на территорию имения Эшеров. Лес, казалось, потемнел, осенние листья были таких глубоких тонов, что отливали масляной чернотой. Полог листвы свешивался на дорогу, заросли вереска, судя по виду, способные изодрать до костей, закручивались уродливыми штопорами, опасными, как колючая проволока. Массивные россыпи камней лепились к склонам холмов, угрожая скатиться и смять лимузин, как консервную банку. Рикс почувствовал, что на его ладонях выступил пот. Места здесь были дикими, враждебными и не подходящими для любого цивилизованного человека, но Хадсон Эшер влюбился в эту землю. Или, возможно, увидел в ней вызов, который надо принять. Во всяком случае, Рикс никогда не считал этот край родным.