Голос был спокойным, с повелительными интонациями.
«Привык командовать», — подумал кучер.
— Прошу прощения, сэр, но…
Он оглянулся через плечо. В тусклом свете фонаря ему удалось разглядеть худое бледное лицо, на котором выделялись аккуратные серебристые усы и борода. Глубоко посаженные, цвета вороненой стали глаза смотрели с властностью аристократа. Возраст было трудно определить, лицо казалось гладким, без морщин, с мраморно-белой кожей. На джентльмене были черный костюм и блестящий черный цилиндр. Руки с длинными пальцами, затянутые в черные кожаные перчатки, играли тростью из эбенового дерева с роскошным серебряным набалдашником — головой льва со сверкающими изумрудными глазами.
— Что «но»? — спросил он.
У кучера слова застряли в горле.
— Сэр… это не самое безопасное место в городе. Вы выглядите вполне респектабельным джентльменом, сэр, — такие, как вы, сюда редко заезжают.
— Не лезьте не в свое дело, — посоветовал пассажир. — Мы напрасно теряем время! — И задернул шторку.
Кучер тихо выругался в мокрую бороду и направил экипаж вперед. «Слишком многого ждет за один золотой! — думал он. — Хотя и с ним можно неплохо провести время в баре».
Первой остановкой был кабачок на Энн-стрит под названием «Уэльский погребок». Джентльмен задержался в нем недолго. Столько же времени он провел и в «Павлине» на Салливан-стрит. «Мечта джентльмена», таверна двумя кварталами западнее, также была удостоена лишь краткого посещения.
На узкой Пелл-стрит, где дохлая свинья привлекла стаю бродячих собак, кучер подогнал экипаж к захудалой таверне под названием «Погонщик мулов». Как только джентльмен вошел в таверну, кучер надвинул шляпу на лоб и погрузился в раздумья, не стоит ли вернуться к работе на картофельных полях.
Внутри «Погонщика мулов» при тусклом свете лампы развлекалось пестрое сборище пьяниц, игроков и хулиганов. В воздухе стоял табачный дым, и джентльмен в черном брезгливо поморщился от густого запаха плохого виски, дешевых сигар и промокшей одежды. Несколько мужчин посмотрели на вошедшего, оценивая его как потенциальную жертву, но крепкие плечи и твердый взгляд подсказали им искать поживу в другом месте.
Он подошел к стойке, за которой разливал зеленоватое пиво смуглый мужчина в штанах из оленьей кожи, и назвал какое-то имя.
Бармен криво усмехнулся и пожал плечами. По грубой сосновой стойке скользнула золотая монета, и в маленьких черных глазах вспыхнула жадность. Смуглый потянулся за ней, но трость, увенчанная серебряным львом, прижала его руку к стойке. Джентльмен в черном повторил имя, негромко и спокойно.
— В углу. — Бармен кивком указал на одиноко сидящего человека, старательно пишущего что-то при свете коптящей китовым жиром лампы. — Надеюсь, вы не представитель закона?
— Нет.
— Не причиняйте ему вреда. Это, знаете ли, наш американский Шекспир.
— Нет, не знаю. — Джентльмен поднял трость, и бармен поспешил смахнуть монету.
Джентльмен в черном нарочито медленно подошел к одинокому человеку. На грубом дощатом столе перед писателем стояла чернильница и лежала стопка дешевой голубоватой бумаги для письма, а рядом — полупустая бутылка шерри и грязный стакан. Скомканные листы были разбросаны по полу.
Бледный хрупкий человек со слезящимися серыми глазами работал; перо, зажатое в тонкой нервной руке, быстро бегало по бумаге. Вот он прекратил писать, подпер лоб кулаком и секунду сидел так без движения, словно в голове у него не было ни единой мысли. Потом нахмурился, желчно выругался, скомкал лист и швырнул его на пол, где тот ударился о ботинок мрачного посетителя.
Писатель поднял взгляд, озадаченно моргнул, на лбу и щеках выступила лихорадочная испарина.
— Мистер Эдгар По? — тихо спросил джентльмен в черном.
— Да, — ответил писатель; болезнь и шерри сделали его голос глухим, а речь — невнятной. — А вы кто?
— С некоторых пор мне очень хотелось повстречаться с вами… сэр. Могу я сесть?
По пожал плечами и указал рукой на стул. Под глазами у него набухли тяжелые синие отеки, губы были серые и дряблые. Дешевый коричневый костюм испачкан, белая льняная сорочка и изношенный черный галстук усеяны винными пятнами. Потертые манжеты делали писателя похожим на нищего студента. От него веяло жаром, порой его пробирал озноб, и тогда он откладывал перо и подносил дрожащую руку ко лбу. Темные волосы были влажны, бисеринки пота блестели в желтоватом свете горящей ворвани. По сильно и громко кашлял.
— Простите, — сказал он. — Я болен.