Выполнение обещания, данного Г фон Мольтке Ф. Конраду фон Гетцендорфу, было связано с огромными проблемами. Без существенной коррекции в распределении сил между французским и русским вариантами реализация планов наступления в направлении на реку Нарев находилась под вопросом, а точнее – была практически невозможной91. Мольтке остался верен основной стратегической идее своего предшественника: «Вся Германия должна броситься на одного противника, на того, кто является более могущественным и более опасным (выделено автором. – А. О.)». В мае 1914 г. при личной встрече Мольтке снова заверил своего австрийского коллегу, что германские войска разобьют Францию за шесть недель и сразу же после этого начнется их переброска на восток92.
В итоге от соблазна удара по основанию польского выступа, то есть Царства Польского, в начале войны германское командование отказалось: «Мешок был дан природой, и можно было ожидать, что из этого мешка русские своевременно не ускользнут. Таким образом, дело заключалось в том, готовы ли были русские принять решительное сражение между Ковно и Варшавой, а также между Ивангородом и Ровно и биться до конца. Конечно, австро-венгерское высшее командование пошло бы с радостью на общее большое наступление, но, несмотря на это, генерал Конрад фон Гетцендорф на нем не настаивал, так как он должен был понимать, что выгоднее, чтобы германцы сначала добивались решения против Франции. «Судьба Австро-Венгрии решится не на Буге, но на Сене», – таково было мнение графа Шлиффена»93.
Ф. Конрад фон Гетцендорф сделал из сказанного в мае 1914 г. правильный вывод: «Следовательно, мы должны по крайней мере в течение шести недель подставлять свою спину России»94. Тем не менее австрийцы предпочитали сначала расправиться с Сербией, а потом сосредоточить все свои силы на русском фронте. Главной своей задачей начальник Генерального штаба Австро-Венгрии видел разгром Сербии и надеялся осуществить его до того, как Россия окажется в состоянии вмешаться. По его расчетам, обстановка была тяжелой, но не безнадежной95. План действий предполагал сбор 30 дивизий (A-Staffel) в Галиции, еще 10 дивизий (Minimal Gruppe Balkan) выставлялись против Сербии, а 12 дивизий (B-Stuffel) предназначались для поддержки одной из двух группировок в зависимости от развития ситуации. Поскольку резерв формировался в Венгрии, он не мог быть достаточно быстро переброшен ни к русской, ни к сербской границе, но в июле 1914 г. его предполагали использовать на Балканах96.
Июльский кризис и начало Первой мировой войны
3 (16) июля 1914 г. русский посол в Австро-Венгрии известил МИД о том, что в ближайшее время правительство Дунайской монархии намеревается выступить в Белграде с особыми требованиями, связав вопрос о сараевском убийстве с сербской агитацией в пределах империи. Австрийцы рассчитывали на невмешательство России и поддержку своих южнославянских подданных. Император Николай II отреагировал на это сообщение следующим образом: «По-моему, никаких требований одно государство предъявлять не должно другому, если, конечно, оно не решилось на войну»1. Его оценка оказалась верной. По свидетельству генерала В. Н. Воейкова император Николай II считал активизацию политики Вены на Балканах прямым следствием провокационной позиции Вильгельма II: «Одним из оснований для такого мнения государя служили донесения, в которых явно указывалось на подготовку мобилизации германской промышленности; из коммерческих же кругов в течение первой половины года поступали сведения о весьма интенсивной работе по приобретению Германией сырья и требовании ею возможно скорой уплаты по кредитам за различные поставки в Россию»2.
Германский статс-секретарь по иностранным делам Г фон Ягов, не без влияния своих ближайших сотрудников А. Циммермана и В. фон Штумма, предполагал, что изолированный конфликт на Балканах вполне возможен. Россия, по мнению германских дипломатов, не хотела войны, а без России, по немецким расчетам, английское выступление было невозможным. Однако это вовсе не означало, что угроза войны в будущем не пугала Вену и Берлин. Г фон Ягов опасался, что миролюбие России изменится с выполнением военных программ: «Тогда она сокрушит нас числом своих солдат; тогда она построит свой Балтийский флот и железные дороги»3. Очевидно, что это и стало основной причиной появления самых жестких обвинений по отношению к Сербии, которые, по словам Э. Грея, являлись «выводом, который не мог быть принят без доказательства»4. В Вене и Берлине вряд ли могли сомневаться: Петербург не хотел войны и не мог допустить разгрома Сербии. Русский МИД ясно дал понять это еще во время предшествующих кризисов на Балканах5. Россия стояла перед неразрешимой задачей, и все последующие события доказали это.