Постояв минуты, может быть, две (хотя, скорее, всё-таки три) и ничего поблизости чересчур уж страшного, в конце концов, не увидев, за исключением непроглядной и жуткой темени, прорезаемой лишь единственным пристанционным фонариком (он двигался вдоль железнодорожного полотна и приближался к поселковому «полустаночку»), местный пьяница, успокоенный, последовал дальше. Хотя прошел он не так уж и сильно много, а достигнув одноэтажного здания, наиболее освещенного электрическим светом и отмеченного броской табличкой: «Нежданово», снова остановился и потянулся правой ладонью к одноименному карману старенького, изрядно потрёпанного, трико. Достав наружу откупоренную четвёрку недорого хмельного напитка, креплённого, суррогатного, он медленно отвинтил закрытую крышку, ещё раз огляделся по всем четырём сторонам, а затем отхлебнул приличную горьковатую порцию. Почувствовав себя намного увереннее, Солёный звонко прищёлкнул языком, выразительно передёрнулся, после чего вернул невместительную ёмкость на прежнее место, сам же отправился дальнейшей дорогой.
Обойдя деревянное здание, крытое профильным зеленым железом, и обогнув его по левому краю, Геннадий оказался на центральной улице, имевшей еще советское название – Ленина (наверно, центральной); но он не пошел по широкой асфальтированной дороге, а пройдя метров, должно быть, двадцать, свернул на прилегавшую сбоку – грунтовую. Теперь, по-видимому, надлежит сказать, что если на основной неждановской улочке и имелось хоть какое-то более или менее приличное освещение, то на примыкавшем ответвлении стояла полнейшая темнота – черная, мрачная, неимоверно пугавшая. «Брр, – он неприятно передернулся и снова остановился, словно бы раздумывая, стоит ли настолько чудовищно рисковать и следует ли соваться в полнейшую, беспросветную тьму, – «чегай-то» сегодня вроде бы как-то даже темнее обычного? Ну-кась впереди случится какой-нибудь мистический полтергейст? Хм, а разумно ли нынешней «стрёмной ночью», вообще, идти привычной, давно знаакомой, дорогой? Действительно странно, по-моему, ничего похожего – даже в кошмарном сне! – никогда не чувствовал? Гм, правильно, – Осольцев озарился счастливой улыбкой, как будто нашел осознанную разгадку, отвечавшую всем возникшим, посетившим его буйную головушку, страхам, – скорее всего, я просто-напросто меньше обычного выпил – вот мне и мерещится всякая непонятная всячина… необъяснимая "дивность", проклятая чертовщина». В подтверждение пришедшейся на разум поспешной догадки и ознаменовавшись простым и нехитрым жестом, он снова полез в боковой обширный карман и извлек оттуда небольшую бутылочку, изрядно початую и по большому счёту наполовину допитую.
«Ха-ха, так просто меня не возьмешь, – он озлобленно усмехнулся, легко откупорил плоский стеклянный сосудик, содержавший мутноватую жидкость, отхлебнул изрядное количество, удовлетворенно причмокнул и… немного подумав и прикинув на глаз небольшие остатки, с облегчённым возгласом «Э-э-эх!» «доделал» ее до полного окончания, – нашли Иванушку-дурачка, аха-ха-ха! – с таким-то отличнейшим «перваком», – в его понимании подобным образом выглядел крепкий, недавно выгнанный, самогон, – стану я ещё чего-то бояться? Сейчас вот как следует «поправлюсь», пережду, пока хмельное варево растечется по застарелым жилам – и двину издавна проторённой дорогой! Жалко, конечно, что не удалось раздобыть ещё… – постепенно хмелея, раздосадованный мужчина озабоченно хмыкнул; но, чувствуя приятный жар, приятной негой расходившийся по желудку, быстро переменил настроение, что называется с удручённого на счастливое, и далее говорил уже с более или менее веселым оттенком (пустую бутылку он продолжал удерживать в правой руке), – ну, да всё равно, что бы там ни думалось, а греет вроде бы довольно неплохо; да и по безмозглой «бестолковке», походу, вдарило прилично, удачно – не меньше чем нужно. Отлично! Вот теперь, похоже, преспокойненько можно следовать дальше: с принятой дозой мне и бескрайнее море становится по колено». Определившись с первоочередными приоритетами, пьяненький мужичонка встряхнул вихрастой, давно не чёсанной, головой и шаткой походкой вступил в непроглядную, полностью чёрную, темень, продвигаясь укоренившимся, «до боли в печёнках» знакомым, маршрутом.