В роще пели звенны.
Как зачарованный, малек поднялся на ноги и сначала неуверенно, а потом все быстрее зашагал туда, откуда доносилось это пение. Бирим поднялся на ноги и поспешил догнать своего малолетнего подопечного. Мантра и Дром, кряхтя, снялись с якорей и поспешили за ними.
В лес они вошли вовремя. В воздухе над дюнами начиналась кутерьма. Словно мухи на оставленный без присмотра кусок съестного, к месту несанкционированной посадки «Чунга-Чанги» тянулись вертолеты: желто-черные — столичной полиции, черно-голубые — федеральной службы, тяжелые, в пятнистом камуфляже — ВВС, белые — медицинской службы, бело-красные — департамента чрезвычайных ситуаций. «Этажом выше», поближе к набегающим облакам, деловито барражировали истребители аэрокосмических сил. Но все они прибыли на место действия с опозданием. И никому из всего этого воинства пока что не было никакого дела до небольшого леска у самого берега Болот.
Чжанн дал Орри себя увидеть только после того, как тот поглубже зашел под тень редковатых деревьев рощи. Брендик приветствовал старых приятелей своего друга веселым потявкиванием. Ему не впервой было с ними встречаться.
«Старый Нолан просил нас встретить тебя, — написал Чжанн в воздухе своей бегущей строкой. — Он просил проводить тебя к тахо...»
— Веди! — коротко ответил Орри.
«Это будет трудно... — отозвался Чжанн. — Но надо... Это очень надо...»
Орри быстро зашагал за торопливо мелькавшим впереди силуэтом звенна.
— Ты... Ты поможешь мне говорить? — спросил он. — У меня не очень получается так, как у них... У тахо...
«Я все сделаю. Я все сделаю, как просил Нолан», — начертил в воздухе звенн.
Бирим, Мантра и Дром окончательно догнали Орри только когда он уже почти совсем спустился к подернутой здешней светло-зеленой ряской непроницаемо-черной болотной воде. Ветер, завывавший над дюнами, здесь стих, слово угас в стоячем мареве Болот. Звенны привели своего подопечного к небольшому заливу, что назывался обычно Заводью. Теперь они уже не прятались от человеческих глаз и просто незаметными тенями скользили чуть поодаль от тропки, еле различимой в сочащейся влагой траве. А тропка эта самым предательским образом ныряла в топкую темень болотных трясин. Потому что тропка эта была не для людей, а для тахо.
А всем в Бэ-Ка прекрасно известно: что для тахо родная среда обитания, то для людей полнейший карачун. Обратное, впрочем, тоже было почти верным, хотя тахо и не отдавали души своему черепашьему богу, оказавшись вне Болот. Просто родная среда большинства людей, пришедших на эту планету, — суетливые и пропитанные всякой отравой города — была для этих покрытых непробиваемыми панцирями созданий смертельно невыносима. По чисто психологическим причинам.
Тем не менее тахо живо интересовались делами новой для их мира цивилизации и временами сообщали людям свое об этих делах мнение. Только интерес свой они проявляли издалека — с надежной дистанции. Посредниками между миром тахо и миром людей были звенны — вездесущие и неуловимые лесные сплетники-невидимки. Трясины не были им страшны — словно гигантские водомерки, они могли надежно удерживаться на поверхности спокойных вод. Вот и сейчас они подобрались к самой границе топи, выстроились в рядок — Чжанн и еще пятеро его соплеменников — и, опустив в воду тонкие металлические жезлы, приготовились заклинать тахо выйти для разговора.
Чжанн дал знак Орри остановиться чуть поодаль от жутковатой границы темных вод, и звенны принялись поколачивать по этим жезлам маленькими, выточенными из твердой местной древесины дротиками. Над Заводью поплыл тихий, очень отчетливо слышный по обе стороны границы воздуха и воды перезвон. В нем не было того, что у людей принято называть мелодией и ритмом, но он был достаточно приятен для уха человека. Он словно пытался сообщить слушателю что-то. Но для того, чтобы можно было это «что-то» понять, сперва надо было понять какую-то его тайну...
Тайна эта, похоже, была известна тахо.
Спустя минут десять поверхность Заводи утратила свою зловещую неподвижность. Это походило на всплытие подводного корабля. Трясина взволновалась, покрылась пузырями — крупными, как спелые яблоки, — и наконец над нею поднялся панцирь тахо. Сначала панцирь — размером с кабину микролитражки, — а затем и голова. Голова эта была, собственно, головой древнего ящера. Только мудрые, упрятанные под тяжелые веки глаза наводили на мысль о том, что перед вами — разумное существо.
Разумное, но неприятно потревоженное вами.
Тахо, нехотя перебирая лапами, двинулся к берегу, на котором его поджидали звенны, Орри, Брендик и андроиды.
Чем ближе он подплывал к ним, тем медленнее становилось его движение.
— Это Хоон, — пояснил Чжанн Орри (все той же бегущей строкой, разумеется). — Это как бы старейшина... Трудно сказать точно, но очень старый...
Хоон тем временем подплыл к ним уже достаточно близко, чтобы и вовсе остановиться и начать разговор. Он с неприязнью уставился на Брендика и тяжело вздохнул.
Собственно, это и было речью тахо — следующие друг за другом серии вздохов и постанываний. Такой, по крайней мере, она — эта речь — представлялась обычному человеческому уху. Звуковые же анализаторы, работающие в более широких диапазонах, выявили в этой речи великое множество других составляющих — лежащих в основном в низкой инфразвуковой части спектра. Единственным согласным, издаваемым тахо в воздушной среде и доступным человеческому слуху, был звук «тэ». Именно он звучал в самоназвании племени обитателей топей. Откуда в человеческом языке и взялся его перевод — «этого тахо».
Хоон закончил охать, вздыхать и шипеть и требовательно уставился на Брендика. Тот ощетинился. Но ощетинился молча.
— Он спрашивает, — перевел Чжанн, — зачем мы привели с собой зверя? Хоон не хочет, чтобы нас слушал зверь...
Надо сказать, что ни собак, ни кошек, ни любую другую живность, прирученную человеком, тахо не жаловали. Трудно сказать, что за этим стояло. Возможно, какой-то эпизод истории отношений между тахо и родом людским — истории далеко не простой и не окрашенной в розовые тона. А может, дело было в особенностях мировоззрения тахо, которые, по мнению людей сведущих, осуждали не столько людей за то, что они приручают и тем самым лишают свободы «братьев своих меньших», сколько самих этих «братьев» за то, что те позволили себя приручить. Так или иначе, присутствие Брендика не особенно улучшило атмосферу предстоящей беседы.
— Мне кажется, — от себя добавил Чжанн строкой доверительного цвета, — что лучше будет, если твой друг отведет зверя на опушку и побудет там с ним...
Орри тяжело вздохнул, присел на корточки и что-то зашептал на ухо своему четвероногому другу. Тот слушал его, понурив голову, потом бросил на приятеля скорбный, полный упрека взгляд и позволил, ему передать свой поводок в руки Бирима. Тот как можно ласковее потрепал пса по затылку и с достоинством удалился вверх по склону — снова в редковатую рощу. Брендик тоже всем своим видом показывал, что и он полон достоинства. Но достоинства оскорбленного.
Оба оставшихся на месте действия андроида деликатно — от греха подальше — отошли в сторонку и уселись на траве поодаль.
Тем временем Чжанн перебросился с Хооном еще парой-другой тяжких вздохов и стенаний, после чего сообщил оставшемуся сидеть на корточках и пригорюнившемуся Орри:
— Я сказал ему... Я сказал, что нас прислал на Болота Нолан-Скрипач. И что у него большая просьба ко всем тахо. И эту просьбу ему передашь ты — сын Нолана... И Хоон мне ответил, что народ тахо будет всегда благодарен таким людям, как Нолан, которые боролись с... с плохими людьми за то, чтобы на тахо больше не охотились, как на диких зверей, из-за их панцирей. И за то, чтобы за тахо признали права разумных обитателей планеты... И я сказал ему, что о чем бы ты ни просил тахо от имени Скрипача, народ звеннов всегда будет поддерживать эту просьбу...