Воскрешение чёрточек ушедшего
Мне и моим первым друзьям Толе Шеферу и Косте Долженкову, жившим в одном доме с нами, отец сделал свистки из кусков свежесрезанных ивовых прутьев: он снимал с куска кору трубочкой, а затем опять надевал, обработав стержень ножом. Этим умением в пору его отрочества отличался Саша Цветков.
Отец вырезал из липы кораблики, на которые ставил маленькие мачты с реями, прикреплял бумажные паруса. Он с нами запускал эти судёнышки на недалёком озере под названием Кирпиха.
Число моих друзей росло, ими стали Юра Мухаметзянов и Саша Шахов из барака рядом. Отец показал нам, как делать луки и стрелы (стрелы обязательно с округлёнными концами).
Наша семья и другие жильцы имели для хозяйственных нужд отделения в длинном дощатом сарае, стоявшем через двор напротив дома. Друзья и я под наблюдением отца повесили на стене нашего отделения раскрашенную мишень из фанеры и стреляли в неё из луков. Иногда мы пускали стрелы ввысь. До чего увлекательно было узнавать, стреляя, какой лук «бьёт» сильнее – из ивовой ветви, из ветви клёна или из ветви дуба?
Отец постарался и изготовил арбалет. О нём разнеслась такая слава, что посмотреть на него и, дождавшись очереди, выстрелить приходили мальчишки из мест километра за два от нас.
А потом отец стал клеить воздушные змеи. Запускать змей на лугу за городом, где тянулась полоса лесопосадки, отправлялась целая процессия. Едва ли не каждому из ребят хотелось нести змей, это право получали по очереди.
Как-то раз, когда мы со змеем проходили мимо продуктового магазина, к нам присоединился мужчина. Он сказал отцу, что приехал в Бугуруслан в командировку и вот увидел то, чего не видел никогда – воздушный змей. На лугу он заворожённо наблюдал, как Саша Шахов запустил змей, распускал нитку. Мужчине дали подержать её, послать по ней «письмо». Он поделился с моим отцом: «В детстве не пришлось поиграть, хоть сейчас поиграл. А вы, конечно, тоже пацаном не играли?» Отец улыбнулся и неопределённо пожал плечами.
Был и такой случай. Запустили змей с намалёванной рожей, с трещотками, а ветер дул свежий, и змей, подаваясь в небе из стороны в сторону, весьма звучно «гудел». Мы не заметили, как к нам подошёл старик – видом деревенский. «Ба-а! вон оно чего!» – сказал нараспев, задирая голову. И рассказал, что пас стадо за холмом и увидел «чего-то вверху, что гудит». Нитку он издали не разглядел, но сообразил, что откуда-то странной штукой управляют. Оставил стадо, пошёл на холм и обнаружил нас.
Живущему близ города старику 1960-х годов оказалось неведомо то, что было обычным для городских ребят до 1917 года. Позднее отец сказал мне с горьким сожалением: «Ушла культура российского уездного города».
Но старания воскресить её чёрточки мой отец не прекращал. Летом 1964 года, к моему возвращению из санатория Озеро Горькое, он приготовил подарок, вызвавший у меня восторг: пневматическое ружьё для стрельбы по мишеням. Тем самым он как бы воссоздал атрибут своего отрочества: малокалиберную винтовочку «монтекристо». Моя сестра Нелли, работавшая медсестрой в больнице, стала приносить множество пустых пузырьков из-под пенициллина, и я, мои друзья соревновались в стрельбе по ним. К стене нашего отделения сарая была пристроена лавочка, на неё мы клали перевёрнутую картонную коробку, на коробку ставили пузырёк и в него стреляли с пятнадцати метров. Надо ли говорить, что двор всегда был полон ребят.
Интересное разнообразилось. Отец мастерски делал западкИ, мы подвешивали их на ветви деревьев в палисаднике около двора. Надо сказать, что, когда деревья посадила коммунальная служба, о них никто из жильцов не заботился. Один мой отец их окапывал и поливал, таская по два ведра воды от колонки за сто метров. Так вот, в западки попадались синицы, которых мы всегда потом выпускали. Отец внушал нам, что нельзя ломать ветки, рвать листья. Мы это соблюдали и, играя в индейцев, «вигвам» устраивали из реек и картона.
Ребята, знавшие романы Фенимора Купера и Жюля Верна, открыли для себя, благодаря моему отцу, рассказы о животных Сетона-Томпсона, книгу Луи Буссенара «Капитан-сорвиголова».
Отец, я, мои друзья ездили на электричке на станцию Степановку, недалеко от неё располагались в лесу на берегу речки Кинель, протягивали через неё перемёт, наживив на крючки червей, а если удавалось добыть мальков, то и их. На червей нередко клевали окуни, на мальков изредка – то жерех, то щука, то сом.
Мы привозили с собой зыбку, как те, какие в детские годы отца мастерил Сила Андреев, подбирали подходящую жердь и опускали зыбку в воду. Пойманных раков клали в уху, как когда-то делали мой отец и его друзья по примеру Андреева. Отец объяснял и другое, что узнал от него: какие приманки годятся для тех и иных рыб, рассказывал о поре появления пролесков и жарков, горчанок и купав, учил жарить на сковороде, поставленной на треногу над костром, маслята, обабки, боровики, спрашивал – какие грибы вкуснее. Он учил меня, моих друзей зажигать костёр с одной спички.
Он не желал, чтобы моим сверстникам осталось неведомо то, что умело и чем увлекалось в отрочестве его поколение.
Где был бой
Муж моей сестры Иван был шофёром грузовика с закрытым кузовом. Летом 1963 года Ивана послали по делам в село Грачёвку, он взял нас с отцом. В сентябре мне должно было исполниться одиннадцать; отец ещё не рассказывал мне о своём участии в Гражданской войне.
В Грачёвке он, я и Иван переночевали в доме местных жителей; помню, что простыней не имелось, что ночью было невыносимо душно. Зато необыкновенно понравилось мне кислое молоко с деревенским хлебом – хозяйка его испекла и подала на стол.
Ходили мы с отцом на речку Ток. Наша река Кинель шире и полноводнее. На другом берегу Тока я видел реденький лес. Отец сказал, не вдаваясь в подробности, не уточняя ничего: «Вот эти самые места». Фразу я запомнил.
Потом отец повёл меня через Грачёвку на околицу за южной стороной села. Впереди справа я видел пасшееся стадо коров, там же виднелись кустарник, высокая трава, редкие деревца. Впереди и влево расстилалось поле, через него от села уходила вдаль грунтовая дорога. Её перебегали суслики. Помню ещё на околице полувысохшие лужи со следами копыт. Отец, кивнув на них, напомнил мне о сказке, в которой братец Иванушка просит разрешения у сестрицы из копытца напиться…
Иван с моим отцом купили в Грачёвке овцу, где она стоила дешевле, чем на рынке в Бугуруслане.
Через год с лишним отец расскажет мне о длившемся весь день бое за Грачёвку, когда часть красных наступала с запада из-за речки Ток, а другая их часть предпринимала атаки на село с юга.
Журналистика. Ученик в доме
Когда отец был в Трудармии, там под угрозой строгого наказания запрещалось вести какие-либо записи, отчего он очень страдал, ухитрялся иногда тайком записывать что-нибудь безобидное. Он не мог жить без карандаша и бумаги, без работы над словом, творчество было для него жизненной необходимостью.
В пятидесятые и в более поздние годы он, за неимением иной возможности, писал то, что разрешалось. Его заметки, корреспонденции о школьной жизни, очерки о коллегах-учителях, об отличившихся «на трудовой вахте» нефтяниках, а также рассказы печатали районная газета «Бугурусланская правда», чьим внештатным корреспондентом он стал, и оренбургские областные газеты «Комсомольское племя», «Южный Урал». Рассказы передавались по городскому радио Бугуруслана. Отец был принят в Союз журналистов СССР.
В 1958 году весьма урезанная редакторами повесть моего отца под названием «Никиша Голубев», написанная о Гражданской войне с позиций советского автора, вышла в коллективном сборнике «Рожденные в пламени» (Чкаловское книжное изд-во).
Писатели, журналисты Оренбурга хорошо знали Алексея Филипповича Гергенредера. Известный уважаемый человек в Бугуруслане, он в школе N 12 был любимым учителем, бывшие ученики помнят его до сих пор.