Так Цезарь недоумевал и сейчас и, погруженный в свои думы, незаметно задремал, а когда очнулся, Людмилы уже не было. На ее месте стоял Хали-Гали и, приложив ладонь к фуражке, здоровался:
– Приветствую начальство! Как жизнь, Церебрал?
Ни Кравцов, ни Цезарь ему не ответили: настроение у них было унылое.
Настроение было унылое и у Савичева с Микишиным: нет ничего противнее, чем делать работу, которая все равно не даст нужного результата.
Савичев, отодрав внутреннюю обшивку джипа, добрался до металла и начал аккуратно стучать молотком, выправляя кузов. Время от времени вылезал, чтобы посмотреть с той стороны, хорошо ли получается. Получалось плохо. А Микишин химичил с краской, добиваясь черного цвета нужного оттенка и блеска. Вот вроде похожий колер. Он пошел к машине, внимательно глядя на краску, чтобы не расплескать. А вот под ноги не посмотрел – и споткнулся. Почти вся краска тут же оказалась на боку машины и потекла вниз; цвет ее при этом оказался не таким уж черным, скорее зеленоватым. Микишин выругался, схватил ветошь, чтобы вытереть, но проклятая краска на глазах сохла и не вытиралась, а оставалась грязными разводами и полосами. В это время Савичев, борясь с особо глубокой вмятиной, ударил по ней посильнее и она выгнулась в обратную сторону, став выпуклостью.
Савичев вышел из машины. Он глядел на выпуклость, а Микишин глядел на разводы. Подошел Виталий. Он не стал ругаться на них, понимая: сделали, что могли.
– Гори оно все синим пламенем! – в сердцах сказал Виталий. – Вот что, мужики, бросайте эту самодеятельность. У меня друг в Сарайске, в автосервисе для иномарок работает, сейчас пойду позвоню ему, пусть приедет. У него и краска специальная есть, и инструменты.
– А платить ему кто будет? – спросил Савичев.
– У нас с ним свои счеты.
И Виталий пошел домой. Не к родителям, где жил в последние дни, а именно домой, потому что у него там была записная книжка с телефоном сарайского автосервисного друга.
Он пошел домой, а Кравцов в это время собирал вещи.
Он собирал вещи и говорил с Цезарем:
– Все, брат. Хватит. Пора. Совсем я запутался. Что я тут делаю вообще, ты можешь сказать?
Цезарь сказать не мог, но вилял хвостом, одобряя принятое решение.
Однако Кравцов вдруг прервал сборы.
– Нет, так тоже нельзя. Надо же обсудить, понять. Себя в том числе. А? Как ты думаешь?
Цезарь лег и положил голову на лапы. Кравцов оценил это в свою пользу:
– Правильно. Я всего-навсего поговорю...
Через несколько минут он был у дома Ступиных. Людмилу он нашел в саду. Она не уехала, но вещи оставались пока уложенными. Она ходила и думала о чем-то. Так ходят и так думают, когда кого-то ждут. Поэтому Людмила обернулась, еще не увидев и не услышав Кравцова. В глазах появилась радость. Она сказала:
– Ну зачем? Зачем ты пришел, все сказано уже!
– Разве? Ничего не сказано.
– И не надо! Мы запутались. И не распутаемся. Хочешь откровенно?
– Конечно.
– Знаешь, как бы я себя повела в городе буквально еще год назад? Я бы просто сказала тебе: Паша, ты мне нравишься, а я такая женщина, что не привыкла себе ни в чем отказывать. Вот и все! Встретились бы раза два-три, получили удовольствие – или не получили, неважно, и живем себе дальше спокойно! А тут непонятно, что со мной происходит. – Людмила усмехнулась. – Перед мужем совестно, надо же! И даже перед этой девочкой, вообще уже дичь полная!
– Перед какой девочкой? – не понял Кравцов.
– Перед Ниной, которая тебя любит безумно. Не заметил?
– Я думал, просто...
– Он думал!.. Нет, Паша, ты, скорее всего, притворяешься. Потому что если не притворяешься, тогда я не знаю, кто ты. Просто ангел какой-то без крыльев.
– Не такой уж и хороший, если жена выгнала, – сказал Кравцов.
– Это новость! Неужели выгнала?
– Ну, не прямо, конечно. Просто она устала от меня.
Людмила кивнула:
– Я ее понимаю. С тобой, наверно, жить не так-то легко. О чем мы вообще говорим, Паша? Это в городе возможны варианты: встретились, проверили друг друга и сами себя... А тут – как? Глаза вокруг. Тут или уж туда – или сюда!