– Так вы сегодня у всех спрашиваете. День у вас такой.
– Но вас-то при этом не было!
– А это неважно. Ладно, слушайте мое мнение: утопился он. Сам.
– С чего это?
– Да говорил об этом. Утоплюсь, говорит, от тоски. Люба, говорит, от меня материальных благ требует, а у меня, говорит, душа. И милицейская шкура, говорит, надоела...
– Значит, он со своей душой – к вам? Симпатизировал, значит?
Клавдия-Анжела усмехнулась:
– Вроде того. Один раз под вечер с Володькой встретились, поцапались. Володька тоже... захаживал... Да и сейчас иногда. И чего ему надо?
– А как они поцапались? Подрались, что ли?
– Нет. Кублаков выпивший был. Схватил сдуру пистолет, кричать начал, что Володьку пристрелит, если тут увидит. А Володька кричит: подкараулю и пришибу, в речку сброшу... – Клавдия-Анжела спохватилась: – Да нет, он не грозил, вы не подумайте...
– Значит, Кублаков утопиться хотел?
– Говорил, по крайней мере...
Кравцов смотрел на эту красивую женщину и, воспринимая информацию, думал о постороннем (он это иногда умел). Правда, это постороннее тоже ее касалось. И свои мысли он выразил в вопросе:
– А скажите, Клавдия Васильевна... Вы такая интересная женщина – и одна? Не мое, конечно, дело. Но – почему?
– Мне дочки хватает. А замужем была... Вам разве не рассказывали?
– Что-то слышал. В одном селе живем.
Клавдия-Анжела, не стесняясь участкового, достала из-под прилавка бутылку, налила себе немножко, выпила и рассказала со странной улыбкой:
– Веселый у меня был муж. Каждый вечер веселился. И меня смешил. То по уху, то по спине. Ну, и я один раз от смеха топор уронила. Рубила чего-то такое по хозяйству, топор был в руках, а он как раз решил пошутить. Ну, я рассмеялась и уронила. И прямо ему на голову. Испугалась, подняла топор, а он опять упал. И опять ему на голову. Да что ж ты, думаю, руки не держат? Опять подняла, смотрю, а муж любимый уже хрипит. Тут я совсем испугалась, руки совсем затряслись. И опять топор от страха уронила. И опять на голову. Чисто случайно, сами понимаете... Правда, судьи не поверили. Но ничего, отбыла, что положено, даже к торговле вот допустили...
– На вас глядя, не скажешь...
– А на кого глядя что скажешь? – спросила Клавдия-Анжела. – Поэтому мне и одной хорошо, с дочкой. За кого попало не собираюсь, а кто мне нравится, тот того не знает. Так не знаючи и уедет.
– Это кто?
– Да не важно...
Кравцов поблагодарил и ушел из магазина. На крыльце он встретился с Хали-Гали.
– Живой, дед?
– Живой. А Цезарь-то жив? – Хали-Гали неожиданно правильно вспомнил кличку пса.
– А с чего ему быть неживым? Просто гуляет где-то.
– Да я подумал: бывает – когда собака старая, она уходит, чтобы в одиночку умереть. Чтобы хозяина в горе не вводить.
– Ну, не такой уж он старый, – сказал Кравцов, однако задумался.
Уже виднелся город, на их пути была свалка. И вдруг из-за груд мусора выскочило множество собак. Полудикие, беспородные, злые, привыкшие питаться падалью и гнилью, закаленные в драках из-за объедков: у одной глаз выдран, у другой бок краснеет голым мясом, третья хромает, но все умеют отважно лаять, страшно рычать и скалиться. Цезарь и ухом не повел, бежал мимо них. Камиказа отбрехивалась, держась к нему поближе. Тут стремительно вылетел откуда-то черно-пегий пес с жуткой мордой и молча бросился на Цезаря. Бросилась и остальная свора, причем значительная ее часть – на Камиказу. Камиказа крутилась, ловко увертываясь, кусая все, что попадалось. А Цезарь бился с черным псом. Они слились в огромный клубок, который катился, дергаясь, рыча, вздымая пыль. И вдруг послышался взвизг боли. Камиказа застыла, посмотрела туда. Черный пес, поджав хвост и оглядываясь, потрусил, хромая, к своим кучам. За ним отступили и остальные. А Цезарь уже бежал дальше, не оглядываясь. Камиказа побежала за ним, на ходу обнюхивая капли крови.
– Ну, раз так, – сказал Хали-Гали, – значит, найдется.
И вошел в магазин.
Он вошел в магазин и осмотрел те полки, где у Клавдии-Анжелы были промышленные товары. В том числе обувь.
– Ну-ка, покажи мне вон те ботинки. Черные, – сказал он продавщице.
Клавдия-Анжела подала ему лаковые туфли с острыми носами.
– Примерить можно?
– Конечно.
Клавдия-Анжела принесла стул, чтобы старику было удобнее. Тот снял сапоги, обулся. Встал перед большим зеркалом, которое висело сбоку, у двери.
– Не велики? – спросила Клавдия-Анжела.
– Мне в них не бегать. В смысле – не ходить, – исправился Хали-Гали. – А вот костюмов я у тебя не вижу.
– Давно не торгую, никто не берет. А тебе зачем? Жениться собрался?