— Я не понял, Петренчик! Тебя что, мой приказ не касается?! А? Я сказал — жрать перед строем! — Гришневич подошел к нему вплотную.
Игорю, как и всему взводу, показалось, что Петренчик решил не подчиниться, но произошло то, чего меньше всего можно было ожидать. После того, как с другой стороны подошел еще и Шорох, Петренчик совершенно неожиданно для всех вдруг заплакал в голос. Курсанты, словно пораженные громом, растерянно смотрели на рыдающего крепыша Петренчика. Сержанты удивленно переглянулись, и Шорох недоуменно пожал плечами.
— Товарищ сержант… Виноват… Простите… Я не сам… Не под одеялом жрал… Я не жрал под одеялом… Я в столовой… Для всех… Для всех ребят взял, для взвода… Я не один жрал, — разрывающимся от рыданий голосом говорил Петренчик.
— Перэстань, Петренчык! Што ты, как баба?! — наконец, нарушил молчание Шорох.
— Прекрати! Ты ведь уже взрослый мужик, под девяносто килограммов веса, а нашкодил и плачешь, как маленький ребенок в детском саду. Тьфу ты — смотреть противно! Стать в строй! — Гришневичу уже надоел весь этот цирк.
Петренчик, размазывая по щекам слезы, встал в строй, а Тищенко остался стоять.
— Оба! — крикнул сержант.
Тищенко встал в строй.
— Разойдись! Приготовиться к построению на завтрак!
Курсанты разошлись по своим местам и оттуда время от времени поглядывали в сторону Игоря и Петренчика. Петренчик перестал плакать и, насупившись, сидел на табуретке, не поднимая глаз. Игорь же вовсю улыбался, чтобы показать, что происшествие повлияло на него не так уж и сильно. Сержанта поблизости не было и можно было не опасаться, что Гришневич увидит улыбку. Тем не менее, несмотря на внешнее равнодушие, на душе у Тищенко было гадко и неспокойно. Он начал опасаться того, что курсанты с другой половины казармы и, тем более, с других взводов, могли и впрямь подумать, что он в одиночку ел под одеялом печенье. «Надо будет побольше всем рассказать, как мы впятером печенье ели, а то ведь и в самом деле какой-нибудь кретин может подумать, что я один давился», — решил Игорь.
Тем временем возле Тищенко собрались все его «сообщники».
— Не мог печенье под подушку сунуть?! — упрекнул Игоря Лупьяненко.
— Подушки тоже могли проверить, — возразил Игорь.
— Никто бы их не проверял. К тому же, это только «вдруг бы», а так точно нашли. Кстати, что это ты сапогами о пол гремел, как будто нарочно внимание сержантов привлекал?
— Я хотел печенье под кровать отбросить, да промахнулся.
До этого времени безучастно слушавший разговор Резняк вдруг нахмурился и спросил:
— Это не под мою ли кровать?
— Может, и под твою — под чью-нибудь бы подальше, — неохотно ответил Игорь.
— А если бы под мою? — не унимался Резняк.
— Чего ты дергаешься, Резняк?! Ведь не попал же он под твою кровать?! — резко спросил Антон.
— А ты молчи, Лупьяненко — не с тобой разговариваю! — невозмутимо отрезал Резняк.
— А что бы было, если бы под твою попало? — спросил Тищенко.
— Что бы было? Могли бы на меня подумать. Но я бы, Тищенко, этого не стерпел.
— А что бы ты сделал — застучал? — зло спросил Игорь.
— Рыло бы тебе набил, вот что я сделал бы! — громко крикнул Резняк.
Тищенко решил прекратить бессмысленное препирательство и повернулся к Резняку спиной. Тот еще пару раз издал нецензурные тирады, но потом успокоился, увидев, что Тищенко и остальные никак на это не реагируют.
— Приятно было есть? — с иронией спросил Туй.
— Нормально. Я как раз есть хотел, а тут Гришневич мне такую прекрасную возможность предоставил. Жаль, что ничего жидкого в вещмешке не было, а то бы запил. Да я ведь и не надрывался особенно, если вы видели — одно в рот, одно в карман, — таким же тоном ответил Тищенко.
В этот момент всеобщее внимание привлек какой-то шум, доносившийся из третьего взвода. Оказалось, что обыск там еще не завершился, и Щарапа во время осмотра вещмешков обнаружил у Молынюка (приехавшего в часть вместе с Коршуном) две подменки. Третий взвод стоял в напряженном внимании, а вокруг раздался приглушенный топот: курсанты других взводов поспешили занять удобные места, чтобы издали понаблюдать за происходящим. Но делали они это очень осторожно, чтобы не вызвать гнева Щарапы. Подменки были вполне приличные и тянули на достаточно сносное хэбэ.
— У, хохляцкая морда! А я думаю — что это в сушилке подменок не стало. Может и ты, Коршун, что крадешь, а? — толкнул Резняк соседа.