— Пятьдесят третий.
— А у меня пятьдесят пятый. Зря его заказал — мне бы тоже пятьдесят третий подошел. Дай померить?
— Возьми, — Игорь расплылся в улыбке от похвалы своей фуражки и совершенно забыл, что еще минуту назад дулся на Лупьяненко. Померив фуражку, Кротский снял ее с головы, но возвращать Игорю не спешил, восхищенно вертя и оглядывая со всех сторон. Несколько раз нерешительно взглянул на Игоря и вдруг неожиданно выпалил:
— Слушай, Тищенко, давай поменяемся, а?
Игорь растерянно промолчал, не ожидая такого поворота событий.
— Ну, давай махнемся! Тебе пятьдесят пятый лучше пойдет. Хочешь — на, померь мою, — наседал Кротский, приняв молчание Игоря за нерешительность.
— Не буду я ничего мерить! Надо было тебе тоже пятьдесят третий заказывать, — пришедший в себя Тищенко решительно оттолкнул от себя фуражку Кротского.
Тот надулся и недовольно пробурчал:
— А я и сам расхотел меняться — возьмешь, а потом она при любом ветре будет с головы слетать. Мне и моя нравится.
— Тем более тогда давай мою фуражку сюда, — Игорь поспешно выдернул из рук Кротского свой головной убор, да так, будто бы боялся, что тот его украдет.
На это Кротский обиделся еще больше и ушел, бубня что-то себе под нос.
Приятный ажиотаж вскоре улегся, и к обеду курсанты подготовили свою форму.
После обеда было приказано пометить хэбэ, парадки, сапоги, фуражки, пилотки…, словом все, что было в солдатском гардеробе (кроме трусов и маек, которые все равно были общими). Шорох отправил Стопова к Черногурову и вскоре тот, сияя своей постоянной улыбкой, появился с небольшим газетным пакетиком.
— Стопов улыбается, как какой-нибудь деревенский поп Стасик, — сказал Резняку Петренчик.
В последнее время Петренчик и Резняк сблизились, и это явно не нравилось Игорю. Тищенко понятия не имел о том, кто такой деревенский поп Стасик и потому счел шутку грубой и примитивной. Стоявший рядом Коршун тоже услышал, о чем сказал Петренчик, и весело крикнул:
— Эй, Стоп!
— Чего тебе?
— Ты улыбаешься, как Стасик — значит, и будешь теперь Стасик.
— Счас как дам па шэе! Сам ты Стасик! — добродушно огрызнулся Стопов.
— Ха! А что — ты, Коршун, тоже, как Стасик улыбаешься. Так что тоже Стасиком будешь! А?! Хочешь быть Стасиком? — Резняк толкнул Коршуна.
— Сам ты Стасик! — ответил Коршун, но на всякий случай отошел подальше.
— А что — и, правда! Га-га-га-га! — захохотал Петренчик.
— Решено — Коршун у нас теперь Стасиком будет! — завопил Резняк.
— А как же мы их будем различать, если они оба Стасиками будут? — спросил Каменев.
— Очень просто: Стопов будет Стасик Большой, а Коршун — Стасик Маленький, — предложил Резняк.
— Резняк, харош трепацца! Беры хлорку или я пошел, — прервал Резняка Стопов, которому уже начала надоедать пустая болтовня.
— А куда я ее возьму, Стоп? В задницу, что ли?! — недовольно буркнул Резняк.
— А хоть и в задницу! Или берыте, или я пашел, — Стопов вполне серьезно собрался уходить в противоположный угол кубрика, где его ожидала другая часть взвода.
— Давайте какой-нибудь пакет сделаем и отсыпем себе хлорки, — предложил Доброхотов.
— Во-во — ты и сделай! — обрадовался Резняк.
Доброхотов достал из тумбочки тетрадь, вырвал оттуда двойной лист клетчатой бумаги, свернул из него пакет и подал Стопову:
— Сыпь.
Стопов отсыпал половину хлорки и ушел. Что нужно было делать дальше, курсанты представляли себе смутно и решили подождать Гришневича. Конечно, можно было сходить посмотреть к Шороху или в третий взвод, но так уж заведено в армии, что солдат не стремится выполнить приказ быстро в постоянной надежде, что его отменят, и это превращается в определенный стереотип поведения. Именно благодаря этому стереотипу никто даже с места не сдвинулся.
— Смирно! — крикнул над самым ухом Игоря Гутиковский.
Тищенко от неожиданности вздрогнул и уронил поясной ремень на пол. Поднимать было некогда, и Игорь застыл посередине кубрика без ремня.
— Вольно. А что это вы ничего не делаете? Я не понял?! Что — хлорки нет? — недовольно спросил Гришневич.
— Никак нет — хлорка есть. Ее Стопов принес, — Доброхотов показал сержанту пакет.
— Тогда я не понял, Доброхотов, почему мы не чешемся? А?
— Виноват, товарищ сержант — мы не знали, что нужно делать дальше.
— А что — спросить было нельзя? Негде, может быть?! Посмотреть не у кого? Во второе отделение сходить было трудно?!
Доброхотов молчал. Подошел Шорох.
— Вот младший сержант Шорох стоит. Неужели у него спросить не могли?!