— Слышали, что вам ваш сержант сказал — раньше надо было приходить!? Сегодня я добрый, но если вы и в следующий раз опоздаете — я вам ничего не дам, а просто в шею вытолкаю!
Отойдя на безопасное расстояние, Игорь насмешливо сказал Антону:
— Видел, как Сапожнев даже спорить с Гришневичем не стал?
— А ты думал! Ему по сроку службы спорить не положено. Все-таки он «свисток», а Гришневич — «черпак» как-никак, — Антон хитро подмигнул в ответ.
Раздав вместе с Лупьяненко бумагу взводу, Игорь вновь принялся за свой автомат. На этот раз Тищенко от души обернул ершик толстым слоем бумаги, да так, что шомпол едва вошел в ствол. Но после нескольких вращательных движений бумага слетела и застряла внутри автомата. Тищенко испугался, что не сможет достать ее назад, и быстро вынул шомпол. Но страх оказался напрасным — сняв ершик, Игорь довольно легко повыковыривал куски грязной, сбившейся в комки бумаги. Разобрав автомат, Тищенко прочистил все его внутренности. Но все же при тщательном протирании на бумаге всякий раз выступали едва заметные, предательские пятнышки грязи и смазки. «Если платком проверят, то точно скажут, что автомат грязный», — подумал Игорь и спросил у Лупьяненко:
— Слушай, как ты думаешь — Гришневич, в самом деле, может проверить носовым платком или просто пугает?
— А я почем знаю, что ему в голову придет. Стукнет моча — и проверит!
— Неужели ему платка не жалко?
— Вот дурак! Так ведь он не своим будет проверять, а возьмет у кого-нибудь.
— А если ни у кого платка не будет?
— Тогда подшиву чью-нибудь возьмет. Например, твою — у тебя материала много.
Слова Лупьяненко показались Игорю вполне убедительными, и он с неприятным предчувствием ожидал прихода Гришневича. Но вместо Гришневича пришел Шорох:
— Справились?
— Так точно, вроде бы справились, — ответил за всех Стопов.
— Проверять будем?
Проверки никто не хотел, но вслух об этом говорить было глупо, и курсанты промолчали.
— Што прытихли? Наверна нада праверыть. Тыщэнка, Валик и Сашын — ка мне с автаматами!
«Вот черт — опять не повезло. И почему этот козел меня выбрал? Вот гад!» — занервничал Игорь. Вначале Шорох принялся за автомат Тищенко. Обмотав ершик бумагой, Шорох начал медленно двигать шомполом внутри ствола. Делал он это с какой-то невероятно педантичной задумчивостью. «Сколько можно ковырять… За столько раз на чем хочешь грязь можно найти, даже если ее там почти нет! Вот сволочь!» — проклинал про себя своего командира Тищенко. Наконец Шорох вытащил шомпол, поднес бумагу к глазам и принялся внимательно ее разглядывать. «Что ты, словно вшей ищешь?! Чтоб твои глаза повылазили!» — Игорь послал Шороху свое «телепатическое приветствие». Осмотрев бумагу со всех сторон, младший сержант поднял глаза на Игоря и невнятно пробормотал:
— Сайдет.
У Валика Шорох обнаружил таки небольшое маслянистое пятнышко, но простил этот небольшой грех. А вот Сашину не повезло — бумага была сплошь покрыта грязно-черными масляными пятнами.
— Пачэму автамат гразный, нечыщаный?
— Виноват, товарищ младший сержант — я чистил. Он просто сам по себе был грязный, — лепетал Сашин своим высоким женским голосом.
— Все автаматы гразные! Сашин, запомни — тут нянек нет и папы с мамай тожэ. Так што давай — прывыкай к службе. Или ты думаешь, што если папа маер — усе можна?!
— Никак нет. Я так не думаю… Просто так получилось… Разрешите, я еще раз почищу? — у Сашина было такое выражение лица, что казалось — еще немного, и он заплачет.
— Две минуты! Врэмя пашло! — «разрешил» Шорох.
Сашин торопился, но времени было слишком мало — он едва успел несколько раз провести шомполом в стволе. Но Шороху важно было не столько добиться чистоты оружия, сколько «проучить выскочку и маменькиного сынка» Сашина. Гришневич, обычно строгий и требовательный, относился к Сашину довольно мягко, опасаясь его отца. Шорох же с самого первого дня невзлюбил курсанта и порой открыто выражал свое презрение к изнеженному Сашину. Но все же Шорох был вынужден считаться с Гришневичем и Сашин редко подвергался нападкам и притеснениям, а если и подвергался, то не очень строгим и, как правило, в отсутствии Гришневича. Во всяком случае Сашин никогда не ходил ни в столовую, ни на мытье «очек». Гришневич не без оснований думал, что майор Сашин может посчитать для себя оскорбительным такое отношение к сыну. А дослужить Гришневич хотел спокойно, тем более, что помимо Сашина всегда можно было найти «желающих». Такие взаимоотношения между сержантом и курсантом были выгодны Гришневичу еще и потому, что Сашин никогда не пререкался и бежал исполнять приказ точно так же, как и остальные. Если бы Сашин хоть раз напомнил Гришневичу о своем «положении в обществе» и в связи с этим отказался бы что-то делать, сержант, будучи человеком решительным, вряд ли простил бы такую выходку. Но Сашин был покладистым и исполнительным…