— Ладно — не учи ученого! Я это и сам знаю, — недовольно буркнул Игорь.
Тищенко не понравилось, что Лупьяненко начал его поучать.
Антон же пропустил бурчание Игоря мимо ушей и продолжал молча гладить хэбэ. Стрелки на штанах у Лупьяненко получились гораздо лучше, чем у Игоря потому, что мокрому всегда легче, чем сухому, придать нужную форму. Игорь это хорошо понимал и особенно не огорчился.
— Ну, как у тебя — еще мокрое? — спросил Антон.
— Почти сухое.
— А у меня не совсем — рукава еще влажные. Может в сушилку повесить?
— Ты же уже погладил… В сушилке может помяться, да и вообще… кто-нибудь сопрет до утра. Лучше положи на табуретку, а по подъему на себя оденешь — вот оно и подсохнет.
— Ты думаешь? — нерешительно спросил Лупьяненко.
— Конечно! Чего тут думать? Пошли быстрее — спать пора. Уже без пяти четыре, — Игорь начал приходить в раздражение из-за нерешительности Антона.
Тищенко уже с полчаса занимала не столько стирка, сколько желание как можно скорее лечь в постель.
Когда курсанты шли назад в кубрик мимо дневального, тот даже не пошевелился — лишь лениво приоткрыл один глаз и тут же закрыл его вновь.
— Смотри, ему даже посмотреть лень! А помнишь, как он вначале каждого шороха шугался? — улыбнулся Игорь.
— Заколебался он шугаться — и каждого шороха, и нашего Шороха. Если бы мимо тебя каждые пять-шесть минут кто-нибудь ползал, ты тоже, наверное, шугаться перестал бы, — ответил Лупьяненко.
Разбудив Шкуркина, Бытько, Албанова и Байракова, курсанты на цыпочках отправились к своим кроватям. По пути Игорь едва не опрокинул табуретку Гутиковского, зацепившись за ее ножку не по размеру большими тапками.
— Тише ты — Гришневич проснется! — зло шепнул Лупьяненко.
Но никто не проснулся, только Гутиковский беспокойно зашевелился и что-то пробормотал во сне. Постель уже остыла, и замерзший Игорь долго не мог отогреться. Но едва холод немного отступил, Тищенко сразу же погрузился в дремотное состояние и вскоре уснул.
Глава девятнадцатая
Присяга
Девушка в белых брюках, как секс-символ учебки. Парад на плацу. Почему у комбата Томченко красное лицо. В учебке, оказывается, есть комсорги. Форма Тищенко — лишь жалкое подобие парадного мундира взводного. Сможет ли Игорь победить американского морского пехотинца. «Суровая кара советского народа» в образе плюющего в лицо сержанта Гришневича. Родных и гостей пускают в часть. Часть в роли сумасшедшего дома и центра мира одновременно. Отмечал ли рядовой Сиськин-Писькин свой день рождения вместе с командирами и друзьями в чепке. Игорю не дают увольнение. Тищенко сомневается, что придет домой «богатырем». Тищенко угощает приятелей-казахов яблоками и конфетами.
Сегодняшнее утро было особенным и это чувствовалось во всем. В части царило какое-то всеобщее торжественно-приподнятое настроение. Офицеры, для которых присяга была не таким уж и радостным событием, поддались всеобщему настроению, и все это создавало настоящую праздничную атмосферу. Впрочем, это ничуть не мешало отдавать строгие и требовательные приказы. Сержанты ругались меньше, а суетились гораздо больше обычного, проверяя, как на курсантах сидит парадная форма. Ее одели сразу после завтрака. Игорь знал, что к этому времени должны были приехать родители: «Наверное, уже ждут на КПП или возле клуба. Сегодня целое море народа в части будет. И гражданским можно будет по всей территории ходить».
Наконец, все построились внизу перед казармой и поротно, под грохот барабанов, горланя по очереди ротные песни, пошли на плац. Курсанты время от времени жадно поглядывали направо, где возле клуба уже скопилось большое количество родителей, родственников и друзей. Все знали, что должны приехать гражданские, но никто из курсантов даже предположить не мог, что их будет так много. Они заполнили почти всю площадку перед клубом и начали подвигаться к самой казарме. Их никто не останавливал и, осмелев, за то время, пока мимо проходил батальонный строй, гости подошли почти вплотную. Игорь пытался найти в этой пестрой толпе своих, но их нигде не было видно. Случайно его взгляд наткнулся на девушку, напряженно вглядывавшуюся в лица курсантов. Девушка была одета в белые, плотно облегающие брюки и голубую, воздушную блузку, сквозь которую просвечивался такой же лифчик, плотно охватывающий высокую грудь. Черные волосы и контрастирующие с ними голубые глаза придавали девушке необъяснимое очарование. Игорь скользнул глазами по груди, бедрам, отчетливо представил ее упругое тело в своих страстных объятьях и неожиданно почувствовал, как кровь прилила к его члену, который неодолимо пополз вверх и стал мешать ходьбе. Теперь Игорь уже не смотрел на лицо девушки — он видел только ее грудь и бедра. Тищенко представил себе, как он стащит сейчас эту блузку, эти белоснежные брюки и сольется с девушкой в одно целое. Никакой бром не мог подавить сексуальную потребность восемнадцатилетнего человека. Никогда до сих пор Тищенко еще не хотел так страстно близости, и никогда она еще не была такой нереальной и фантастической, как в этот момент. Девушку заметили и другие. Байраков даже облизнулся и причмокнул языком: