— Я сказал — принять стойку «смирно»! — почти истерично закричал старший сержант.
Посмотрев по сторонам, Игорь увидел самую настоящую немую сцену. Весь этот странный и дикий диалог происходил при гробовой тишине. И это в то время, когда в кубрике находилось не меньше полусотни человек. Но абсолютно все курсанты прекратили разговоры и сейчас напряженно ожидали, чем завершится эта «беседа». В глазах многих можно было прочесть открытое осуждение старшего сержанта. Тищенко посчитал это достаточно неосторожным, но если бы он сам смог увидеть выражение собственных глаз, то непременно удивился бы той ненависти, которая полыхала в его зрачках. Мироненко тем временем собрался вновь и опять стал по стойке «смирно». И тут Щарапа впервые посмотрел по сторонам. Он все понял по глазам курсантов и недовольно крикнул:
— Чего пялитесь? Больше заняться нечем? Если нечем, то я сейчас быстро найду вам какую-нибудь работу!
Курсанты медленно, по одному, начали отводить глаза в сторону. Но тишина оставалась такой же полной и гнетущей. Щарапа понял, что перегнул палку. Старший сержант не боялся курсантов — он точно знал, что никто не осмелится выступить против него открыто. Но Щарапа боялся другого — любая пара этих ненавидящих глаз могла четко запомнить произошедшее, изложив потом все в лаконичном рапорте, который мог быть отправлен командиру части. А Щарапе залеты были не нужны — ему нужно было спокойно и быстро уехать домой. А до дембеля оставалось каких-нибудь два-три месяца. В принципе, рапорт нельзя подавать без разрешения своего непосредственного командира, но это не всегда выполнялось, да и влиятельные родители тоже могли легко в этом помочь. Еще раз посмотрев по сторонам, Щарапа отрывисто четко сказал:
— Запомни, Мироненко — что бы с тобой не случилось, я отвечаю за тебя в первую очередь! Значит, в любом случае ты должен докладывать мне обо всем, что с тобой происходит. А я буду этого добиваться! Мне кажется, что сегодня ты это хорошо понял. А сейчас иди и ложись в санчасть. Рысько!
— Я! — громко ответил гигант и подошел к Щарапе.
— Пойдешь вместе с Мироненко. Когда он ляжет — вернешься.
— Есть.
— И стоило такой шум поднимать? Все равно ведь с самого начала было ясно, что Мироненко надо в санчасть ложить. Щарапа, как и наш Гришневич — тоже скотина порядочная! — сказал Игорь Тую и представил себе лицо Ольги Петровны Мироненко, если бы она сейчас увидела, как обращаются с ее сыном.
Инцидент был исчерпан, а Игорю еще нужно было заняться починкой сапог. Найдя Бытько, Игорь вместе с ним отправился к Черногурову.
Дверь каптерки можно было при желании открыть лишь на верхнюю ее половину, и в этом случае получался небольшой, импровизированный прилавок. Бытько подошел к каптерке первым, но в нерешительности остановился перед дверью.
— Чего ты встал, как столб? — недовольно спросил Тищенко.
— Я что-то не очень хорошо Черногурова знаю.
— А мне он что — друг, по-твоему?
— Не знаю, кто он тебе, а только я не буду спрашивать. Спроси ты.
— Ты что, Бытько, слов не знаешь? — разозлился Игорь.
— Ну, спроси ты, трудно, что ли?!
— Странный ты, Бытько, — пробормотал Игорь и решительно подошел к «прилавку».
Черногуров мельком взглянул на подошедшего Тищенко и, не меняя позы, лениво спросил:
— Что надо?
— Что-то ты не очень приветливый сегодня, — проворчал Тищенко.
— Если тебе делать нечего, то иди и не мешай мне работать, а если что-то надо — говори. Мне некогда попусту трепаться.
Сообразив, что Черногуров не настроен на разговор, Игорь перешел к цели своего визита:
— Нам сапоги надо починить. Дай нам ногу, молоток, резину и гвозди… Обрезать тоже чем-то надо будет.
Ничего не ответив, Черногуров скрылся в соседней комнате, соединенной с первой внутренней дверью. Вскоре он вышел оттуда и подал Тищенко порядочный кусок резины:
— А все остальное у Брегвадзе. Он в сушилке, тоже себе сапоги делает. На вот, еще гвоздей возьми.
Положив гвозди в карман хэбэ, Игорь с сомнением посмотрел на резину, которая показалась ему слишком тонкой.
— Что тебе не нравится? — спросил Черногуров, заметив кислое лицо Тищенко.
— Резина слишком тонкая. У меня каблук больше стерт.
— Ну и что?
— Как это что? Если я ее прибью, все равно полностью не покрою до земли.
— А в два слоя нельзя сложить?
— Можно. Но так может быть будет плохо держаться, да и больше, чем надо, получится.
— Держаться будет нормально. А если больше, чем надо получится — еще немного каблук напильником подпилишь, — с чувством своего превосходства в хозяйственных делах поучал Черногуров.