Было приятно и просто посидеть на каменных скамейках в нормальной гражданской бане, ощутив иллюзию свободной жизни.
Пришёл Щарапа и с помощью Гришневича и Шороха попытался привести в чувство парилку. Это у них не получилось, к тому же Шорох случайно ошпарил ноги Гришневичу кипятком, и сержант превратился в разъярённого быка. Естественно, свой гнев он выплеснул не на помощника, а на курсантов:
— Заканчиваем мытьё! Все бегом на выход! Обязательно ополосните тазы. Берите у Фуганова бельё, одевайтесь и выходите на улицу строиться. И бегом — не испытывайте моё терпение!
Испытывать терпение сержанта никто не хотел, и вскоре в моечном зале не осталось ни одного курсанта.
Фуганов с Гутиковским тоже успели помыться и теперь спешили раздать бельё. Фуганов раздавал майки, а Гутиковский — трусы. Если в первый день службы курсантам выдавали абсолютно новые, «нулёвые» (ни разу никем не ношеные) трусы и майки, то сегодня на смену было сплошное рваньё, причём почти всё бельё было большого размера. Игорю достались огромные, зато почти целые трусы и ещё более огромная ржавая майка. Вырезы под мышками были столь большими, что доставали почти до трусов, а сами трусы доходили почти до колен. Трусы сваливались, и Тищенко пришлось подтянуть резинку. Игорь уже начал надевать хэбэ, но многие ещё только вытирались полотенцами, причём никто не знал, чьим именно (перед баней всё сгрузили в общую кучу в два вещмешка).
Вышли сержанты и потребовали своё бельё. Гутиковский поспешно принёс двое лучших трусов, а вот Фуганов допустил явную промашку. Если Шорох получил вполне приличную майку, то Гришневичу досталось самое обыкновенное рваньё. Посмотрев на «почти майку», Гришневич угрожающе спросил у курсанта:
— Я не понял, солдат! Ты что, мне тряпку вытереть ноги принёс?
— Никак нет.
— Я не понял, солдат — где моя майка?
Фуганов покрылся испариной и, тупо уставившись в пол, испуганно бормотал:
— Виноват, товарищ сержант. Почти все майки были рваные… Я не заметил. Это… Она осталась…
— Меня не трахает, солдат, что там было и что осталось! Чтобы через пять минут у меня была нормальная майка. Совсем нюх потеряли! Запомни, душара, бельё вначале выбираешь самое лучшее и кладёшь в шкафы сержантов, а затем уже раздаёшь всем остальным. Что ты, как баран, в землю смотришь? Стань по стойке «смирно».
Фуганов вытянулся перед сержантом, замер и, быстро захлопав глазами, неожиданно принялся стаскивать с себя майку. Сняв, он протянул её Гришневичу:
— Товарищ сержант, может, вы мою возьмёте? Она без дыр…
Гришневич схватил майку и наотмашь швырнул её в лицо курсанту:
— Да у тебя крыша от страха поехала! Не хватало только, чтобы я твою вонючую майку после тебя одел!
Фуганов густо покраснел и уже готов был заплакать от обиды, но сдержал слёзы. Игорю стало жаль товарища. Все замолчали, и даже у Резняка на лице не было и тени усмешки. Несколько смягчившись, Гришневич приказал:
— Ладно, Фуганов, это тебе наука на будущее. Бегом менять майку! Там попросишь поменять её у кого-нибудь из нашего взвода, кто в наряде по бане. Только смотри, чтобы прапорщик Вакулич не увидел. Через две минуты ты должен быть здесь.
Фуганов поднял упавшую на пол майку и скрылся за дверью.
Обернувшись к притихшему взводу, Гришневич зло крикнул, чеканя слова:
— А вы чего встали, как вороны? Кто оделся — бегом на улицу строиться!
Взвод бросился к дверям, и на лестнице возникла настоящая давка между помывшимся вторым и поднимающимся наверх третьим взводами. Образовалась свалка, и Яров едва не надорвал горло, пытаясь навести порядок.
На улице курсанты расположились на многочисленных скамейках, расставленных возле бани. Откуда-то вынырнул Лупьяненко и предложил:
— Тищенко, пошли, сходим в магазин. Лимонад купим и ещё что-нибудь.
— А как ты туда попадёшь? Не обходить же по улице. А во двор только подсобки выходят.
— Можно через подсобки попробовать. Я видел, как первый взвод оттуда бутылки выносил.
— А сержанты?
— Ненашим до нас дела нет, они больше баней озабочены. А пока наши оденутся, мы успеем всё купить.
— Ты думаешь? — с сомнением спросил Игорь.
— Конечно. Но только надо быстрее решать, а то пока будем думать, Гришневич выйдет.
Захватив с собой примкнувшего к ним Сашина, курсанты направились к магазину. Как и весь двор, магазин был построен еще в пятидесятые и уже здорово постарел от времени. Если со стороны улицы дома обычно ремонтируют более-менее регулярно, то со стороны двора очень редко. Лупьяненко толкнул старые, обшарпанные двери с последними остатками зеленой краски, и курсанты оказались внутри тесного, темного коридорчика. Навстречу им выскочила грузная, краснолицая тетка. Тетка загородила своим необъятным телом проход и принялась возмущенно вопить: