Выходя на построение, Лупьяненко недовольно сказал Игорю:
— Ну и козел же этот Черногуров! Сам сидит на месте, массу топит, да еще указывает, падла! Его бы на лужи!
— Да ладно тебе, Антон, ему ведь тоже надоело на одном месте сидеть, — ответил Тищенко.
После завтрака в роте решили провести строевой тренаж. Три первых взвода вывели на плац, и началась нудная муштра в старинном прусском духе. Вначале долго тренировались делать повороты налево и направо. К удивлению Игоря почти каждый раз находился курсант, который или не вовремя поворачивался, или делал это в другую сторону.
— Тищенко, не спать! — гаркнул сержант.
Игорь сосредоточился и больше не допускал ошибок.
Хуже всех поворачивались Кохановский и Бытько. Бытько всё делал правильно, но постоянно комично дёргался, словно Буратино или какая-нибудь кукла-марионетка. Кохановский же четыре раза повернулся не в ту сторону. «Вот и первые кандидаты в наряд по роте», — подумал Тищенко.
После поворотов тренировались перестраиваться из одной шеренги в две и наоборот. Игорь хорошо знал все эти строевые приёмы ещё из пионерской практики: шаг левой ногой назад, правой вправо и приставить к ней левую, так что больших затруднений не испытывал, если не считать того, что один раз встал не там, где было нужно. Вообще-то практически все стационарные строевые приёмы обычно не вызывают трудностей у представителей европейских народов, а вот с южанами всё обстоит гораздо сложнее. Многие из них тратят по несколько дней только на то, чтобы выучить, где «право», а где «лево». Дело здесь не в их глупости или отсталости, как это иногда пытаются представить, а, скорее, в плохом знании русского языка и в отсутствии той же пионерской практики, особенно в горных аулах.
После всех этих перестроений Гришневич построил взвод в колонну по два и начал гонять курсантов взад и вперёд по плацу. Вдоль всего плаца были установлены огромные щиты-плакаты с изображениями солдат, выполняющих строевые приёмы. Плакаты приносили определённую пользу, так как, глядя на них, можно было вспомнить порядок отдания чести, правила выхода из строя и тому подобное. Но всё же они Игорю не нравились: почти у всех плакатных солдат лица сияли если не улыбкой, то уж обязательно какой-нибудь довольной, казённой гримасой, которая разительно отличалась от искажённых напряжением лиц курсантов. «С такой плакатной рожей могут ходить только идиоты, хотя и наши оскалы рисовать, пожалуй, не следует. Если на плакате нарисовать такую же физию, какая сейчас у Фуганова, на деревьях ни одной вороны не останется», — подумал Игорь, но даже не улыбнулся своей шутке — на это уже не было сил.
Гришневич посмотрел на покрытые потом, измождённые двухчасовым хождением лица курсантов и разрешил отдохнуть десять минут на газоне в тени больших деревьев. Когда все подошли поближе, сержант показал рукой на самое маленькое и чахлое и спросил:
— Знаете, что это за дерево? Почему оно такое чахлое?
Курсанты отрицательно замотали головами.
— Сейчас я вам расскажу. Можно пока сесть и перекурить.
Игорь не курил, но тоже сел и вытащил из сапог распаренные и затёкшие ноги и развернул портянки. Лёгкий ветерок заскользил по влажным пальцам, и Тищенко блаженно улыбнулся. Тем временем сержант продолжил свой рассказ:
— Это самое знаменитое дерево нашей части. Такое маленькое оно потому, что служит одной старинной армейской традиции. Как вы думаете, что произойдёт с ним в начале сентября? Просто-напросто «духи» оборвут с него все листья…
Гришневич сделал многозначительную паузу.
— А зачем? — не выдержал Байраков.
— А затем, что скоро «дедушки» должны будут уволиться в запас. А это значит, что они очень и очень ждут осень. Поэтому такая традиция — сорвали листья с «дембельского» дерева, значит всем сигнал: скоро ДМБ. Может, уволят раньше. Почти как новогодняя ёлка.
— Товарищ сержант, а мы будем срывать? — спросил Гутиковский.
— А ты что, Гутиковский, срывать листья хочешь?
— Никак нет.
— Что-о-о?! Не хочешь? А вот я скажу старшему сержанту Щарапе, что ты его на дембель не хочешь отпускать. Сказать? А, Гутиковский?
— Никак нет, товарищ сержант. Я ведь не против, просто такое легендарное дерево жаль — скоро засохнет, — попытался выкрутиться Гутиковский.
— Да уж, оно вряд ли долго протянет. Каждый год не позднее осеннего приказа обрывают, — согласился Гришневич и продолжил: — Но ты не бойся, Гутиковский: вам его обрывать не придётся. Обрывают те, чей сержант на дембель идёт или же «духи» из бригады. Так что это будут делать третий и пятый взвода. Вот побыли бы вы в бригаде, узнали бы, как там «духи» живут. А то сидите здесь, службы не видите. А они там метаются, как сраные веники!