— Ты, Тищенко, так перепугался, что я подумал, что пройдёт ещё пять минут, и ты этому чурбану все деньги отдашь.
— А ты бы заступился. Чего в стороне стоял? — огрызнулся Игорь.
— Я думал, что это твой друг, — невозмутимо парировал Лупьяненко.
— А если бы он у тебя попросил, ты разве не дал бы? — разозлился Игорь.
— Конечно, не дал бы. Если каждому давать, то денег не останется, — убеждённо ответил Антон.
— Это ты сейчас такой смелый. Посмотрю я на тебя, когда к тебе подойдут, — пробурчал Тищенко.
— Этого ты не увидишь.
— Почему?
— Потому, что всегда к тебе будут подходить.
— Почему это? — не на шутку рассвирепел Игорь.
— А потому, что рожа у тебя простая, как три копейки, — с улыбкой сказал Лупьяненко.
— Вовсе не потому.
— А почему же?
— Просто я самый маленький, вот он ко мне и подошёл, — обиделся Игорь.
— Ладно, не обижайся — я ведь шучу, — успокоил его Антон.
Тем не менее, Тищенко ещё долго дулся и разговаривал только с Туем или Сашиным, а с Лупьяненко помирился лишь на спортгородке.
После обеда роте приказали готовиться к просмотру кинофильма. В шестнадцать тридцать все пять взводов в полном составе (за исключением дневальных) построились перед казармой в колонну по четыре повзводно. Точно также рядом строилась первая рота, а третья уже ушла в клуб. В клуб шли не так, как было ближе, а в обход — чтобы лишний раз потренировать курсантов отработкой строевого шага. Двинулась уже и первая рота, а вторая всё ещё стояла на месте.
Почти все офицеры после окончания спортивного праздника разошлись по домам. Остались только капитан Николаев и старший прапорщик Фёдоров, но они уже давно сидели в клубе. Впрочем, они тоже с удовольствием пошли бы домой, но кто-то должен был следить за порядком. Но Николаев и Фёдоров не очень-то расстраивались — квартиры рядом с частью, а уйти можно сразу после начала фильма. Затратят сегодня на какой-нибудь час больше, зато в следующий раз останутся другие.
Перед строем вышел Щарапа и скомандовал:
— Равняйсь! Смир-р-рно! Напра-во! Шагом марш!
В идеале весь строй одновременно должен начать движение, но этого почти никогда не удавалось добиться: передние уже шли, а задние ещё стояли на месте.
— Не растягиваться! Подтянись! — орал шедший впереди строя Щарапа.
В это время первая рота, шедшая чуть впереди, загорланила песню: «Расцветали яблони и груши…». Щарапа подошёл к Гришневичу, шедшему вместе с Дубиленко и сказал:
— Надо будет и нам ротную песню разучить, а то первая уже дней пять поёт. Денисов сегодня тоже про это говорил.
— Если говорил, значит, разучим, — согласился Гришневич.
— Первая вечно очко рвёт, — вставил реплику Дубиленко.
— Завтра во взводах выберите песни и дайте мне названия, я их предложу Денисову, — сказал Щарапа и пошёл сбоку строя.
— Ро-т-таа! — скомандовал Щарапа.
По этой команде все должны тянуть ноги как можно выше и с силой лупить сапогами по асфальту. То же самое нужно делать и по команде «Прямо». Но за день курсанты устали от всевозможных конкурсов и на команду ответили едва заметным усилением топота.
— Я не слышу роту! Прямо! — заорал Щарапа.
Ему на помощь подключились остальные сержанты. Гришневич обернулся назад, затем вышел из строя и закричал:
— Я не понял — вы что, команду не слышали?! Улан, была команда «Прямо»!
Курсанты из последних сил загрохотали ногами.
— Уже лучше, — одобрил Гришневич.
Тем временем, чтобы контролировать арьергард взвода, туда подбежал Шорох:
— Вам што, непанятна каманда?! Тищэнка, Валик, Рэзняк — выше ногу! Тищэнка, я сказав — выше ногу! Это тебе не в чайную бегать.
Ругая про себя Шороха последними словами, Тищенко стал поднимать сапоги вверх, едва не поддевая носками ноги идущего впереди Гутиковского. Резняк же время от времени специально пинал Коршуна. Тот огрызался, но Резняк успокоился лишь после того, как на шум прибежал Шорох.
Мало помалу рота уменьшила высоту подъёма сапог и самопроизвольно пошла нормальным шагом.
Перед клубом пришлось ждать, пока войдёт первая рота. Вошла она быстро (как обычно — бегом «справа по одному»). То же повторила и вторая. Пробегая через узкую дверь, Игорь больно ударился о какой-то бетонный выступ за ней, не сдержался и громко выругался.
— Это кто там матом кроет? Счас на гавно улетит! Это ты, Тищэнка?
За первые дни службы Тищенко уже успел приобрести печальный опыт честности в армейских условиях, поэтому сразу же ответил:
— Никак нет, товарищ младший сержант. Это кто-то впереди.