Игорь открыл дверь и крикнул:
— Петренчик, Резняк и Вурлако — в кабинет!
— Чего ты так долго? — спросил Лупьяненко.
— Так… Насчет моего носа немного поговорили. Таблетки выписали.
— А-а…
Подошел Гришневич:
— Что такое, Тищенко?
— Да вот, товарищ сержант, таблетки выписали. Разрешите получить?
— Иди, получай.
— Есть.
В конце коридора выдавали таблетки и делали перевязки. Подождав, пока фельдшер закончит очередную перевязку, Игорь получил свои четыре синие таблетки и вышел в коридор дожидаться окончания комиссии.
После отбоя Тищенко долго не мог уснуть. Внезапно его внимание привлёк какой-то шум. Сегодня сержанты были не прочь поразвлечься. Объектом для шуток был избран Алексеев из пятого взвода. У каждого, кто видел Алексеева, на лице мгновенно возникала улыбка. Только в СССР можно увидеть такого солдата. При росте в метр восемьдесят пять Алексеев весил всего сорок пять килограммов и отличался невероятной худобой, если не дистрофией. Запавшие щёки и вдавленные глазницы делали его похожим на узника фашистского концлагеря. На узника он был похож ещё и потому, что постоянно грустил. Впрочем, радоваться ему было нечему — днём постоянно дразнили товарищи, вечером — сержанты.
Щарапа и Дубиленко сидели в углу третьего взвода. Туда же пришли и Гришневич с Яровым. Делать сержантам было нечего, и они уже начали, было, зевать, как вдруг Щарапу осенило:
— Саша, где твой Алексеев?
— Там, где ему и положено — спит, — ответил Дубиленко.
— Не понял — ему ещё рано спать! Давай его сюда.
— Зачем он тебе? У тебя своих целый взвод.
— Таких нет. Уж очень этот дистрофан мне нравится. Ему бы в кинокомедиях играть — все бы со смеху попадали, а, может быть, даже и сдохли.
— Ну, если ты так хочешь, зови сам, — предложил Дубиленко.
— Алексеев! — позвал Щарапа.
Ни звука в ответ.
— Алексеев, мать твою! Ты что, опух?! Бегом сюда!
Секунд через пятнадцать прибежал неуклюжий, полусонный Алексеев. На нём были огромные синие трусы и майка почти до колен. В этом наряде Алексеев удивительно напоминал Кощея Бессмертного. Оглядев курсанта с ног до головы, Щарапа подмигнул Дубиленко и спросил:
— Слушай, Алексеев, тебе трусы не жмут?
— Никак нет.
— А я думал, что жмут. Совсем тебя в дохода старший сержант Дубиленко превратил. Алексеев!
— Я.
— Ты — Кощей Бессмертный?
— Никак нет.
— Не понял, Алексеев?! Ещё раз спрашиваю — ты Кощей Бессмертный?
Алексеев промолчал.
— Я жду, — тихо, но с угрозой сказал Щарапа.
— Ты что, Алексеев, на говно захотел? — спросил Дубиленко.
— Никак нет.
— Тогда отвечай старшему сержанту Щарапе.
— Так точно.
— Что «так точно»? — спросил Щарапа.
— Кощей Бессмертный.
— А где твоя смерть? — спросил Щарапа.
Алексеев вновь промолчал.
— Наверное, в яйце? не слышу! — заорал Щарапа.
— Так точно… — едва слышно пролепетал Алексеев и опустил голову.
— Прими строевую стойку, солдат! — прикрикнул Дубиленко.
Сержанты засмеялись. Щарапа, довольный произведённым эффектом, продолжал:
— Говоришь, в яйце смерть? А вот если я тебе сейчас сапогом по яйцам заеду, ты умрёшь?
Алексеев криво улыбнулся и пожал плечами.
— Раз не знаешь, сейчас проверим.
Алексеев испуганно попятился назад.
— Боишься, Алексеев?
Алексеев кивнул.
— Вот как Кощей свою смерть чует! — давясь от хохота, проговорил Щарапа.
Все опять засмеялись. С трудом уняв смех, Щарапа сказал:
— Ладно, мы тебя простим, но ты сейчас расскажешь нам стихотворение.
— Да не просто так, а стань на табуретку, чтобы мы тебя лучше видели, — дополнил Яров.
Алексеев встал на табуретку и принялся декламировать. Гутиковский забормотал во сне, и Игорь едва расслышал начало.
— Громче! — крикнул Гришневич.
Алексеев заговорил громче и Игорь впервые отчётливо услышал армейский стих-молитву, который ему придётся слышать столь часто, что он останется в памяти до конца жизни:
Первоначально говорилось«…И Устинова приказ!», но армейский патриарх приказал долго жить, а фамилия его преемника так и не вписалась в сие «поэтическое творение» и к всеобщему недовольству «дедов» несколько портила концов.
Закончив декламировать, Алексеев грустно посмотрел на Дубиленко. Тот перехватил его взгляд и спросил: