— Плакали твои часы — зачем ты их только ему отдал? Неужели ты не понимаешь, что он тебе их не вернет? — спросил Туй, глядя Игорю прямо в глаза.
— Почему это не вернет — вернет?! Я почти на все сто процентов в этом уверен.
— Что ж — посмотрим.
— Посмотрим, — согласился Игорь.
На самом же деле Тищенко и сам стал сомневаться в искренности Маметкулова, едва только вышел из клуба. Туй же лишь усилил сомнения курсанта. «А что, если этот чертов чурбан и в самом деле не отдаст часы? И зачем я ему их отдал — сказал бы, что не могу и все дела?! А Туй тоже хорош — сам едва в радиорубке в штаны не наложил, а меня поучает насчет часов». Только Игорь об этом подумал, как Туй вновь насмешливо сказал:
— Я бы ни за что просто так часы не отдал! Ну, ты даешь!
— Может быть. Зато ты по стойке «смирно» перед «свистком» стоял, — в отместку огрызнулся Тищенко.
— Я не знал, что он «свисток». Ты ведь тоже вначале думал, что он «черпак» или «дед», — сконфуженно оправдывался Туй.
— Не знал? Он ведь в конце сам сказал, а ты все равно продолжал стоять! — со злобным торжеством заметил Игорь.
Туй обиделся, и больше они на эту тему не разговаривали.
До ужина оставалось совсем немного времени, но в этот момент к Игорю подошел Лупьяненко и озабоченно передал приказ сержанта:
— Гришневич требует тебя к себе. Так и сказал: «Как только Тищенко появился — сразу его ко мне!»
— Интересно, зачем это я ему понадобился? — удивленно спросил Игорь.
— Я точно не знаю. Они там вместе с Яровым сидели и про какую-то пайку говорили. Ты иди быстрее, а то Гришневич сегодня не в духе — Фуганов на физо никак не мог через коня перепрыгнуть.
— Ясно. А где они сейчас? — спросил Игорь.
— В соседнем кубрике — на кровати Ярова сидят, — пояснил Антон.
С недобрыми предчувствиями подходил Игорь к расположению третьего взвода. По пути он раза три обругал себя за проявленную во время обеда жадность, но было уже поздно.
— А-а, Тищенко! Ну-ка, иди сюда! — приказал Гришневич, увидев подошедшего курсанта.
Игорь нерешительно подошел к кровати и доложил:
— Товарищ сержант, курсант Тищенко по вашему приказанию прибыл!
— Как там дела в клубе? Никаких происшествий не было?
— Никак нет — наряд прошел нормально. Мы с Туем красили двери.
Тищенко понимал, что разговор о клубе всего лишь прелюдия, и вскоре Гришневич спросит о главном. И сержант не заставил себя долго ждать:
— Слушай, Тищенко, а сколько паек ты съел в обед?
«Наверное, Калинович уже обо всем Ярову рассказал», — подумал Игорь и решил не отпираться:
— Две.
— Хорошо хаваешь, Тищенко! А ты знаешь, что из-за этого сержант Яров остался без пайки и вынужден был идти просить себе обед?! Хорошо у нас получается — «дух» по две пайки рубает, а сержант-«черпак» не может пообедать. Что, Тищенко — нюх теряешь?! Или, может быть, тебе двойную пайку в санчасти прописали, а?!
— Виноват, товарищ сержант. Я думал, что никто больше не придет, и эта пайка все равно пропадет. И к тому же после меня еще одна пайка оставалась — я не знаю, кто ее взял!
— Никакой там больше пайки не оставалось — ты при мне последнюю доедал! — раздраженно сказал сидевший рядом Яров.
— Виноват, — пролепетал Игорь.
— Так что же будем делать, а? Или ты решил стать таким же толстым, как и Фуганов? — язвительно спросил Гришневич.
— Никак нет. Но немного поправиться мне бы не помешало, — попытался улыбнуться Игорь.
Но эта его улыбка лишь вывела Ярова из себя. Подскочив к Игорю, Яров негромко, но отчетливо произнес:
— Еще раз повториться — морду набью!
Почувствовав всю серьезность происходящего, Тищенко перестал улыбаться и растерянно взглянул на Гришневича.
— Что, Тищенко — обидел ты сержанта Ярова?! А ведь он и в само деле может тебе морду набить. И я ему мешать не буду, а скорее даже помогу. Понял?
— Так точно, — хмуро ответил Игорь.
— Тогда улетел отсюда, чтобы я тебя не видел! — прикрикнул сержант.
— Есть, — ответил Игорь и поспешил выполнить приказание, не желая испытывать сержантское терпение на прочность.
После ужина Игорь собирался написать письмо домой, но его планам было не суждено сбыться — в половине девятого в роту пришел майор Денисов, построил личный состав и объявил:
— Первый, второй и третий взвода сейчас отправляются на разгрузку картошки. Сержанты идут вместе со своими взводами. Пришло шесть машин — по две на каждый взвод. Каждый взвод будет заполнять свое хранилище, так что сразу будет видно, кто как работает.
— Товарищ майор, а мы разве успеем до отбоя — уже без двадцати девять? — засомневался Гришневич.
— Послушай, Гришневич — можно подумать, что ты первый месяц в армии?! Не успеем до отбоя — будем разгружать дальше! Хоть всю ночь!
— Понял. Разрешите выполнять? — недовольно спросил сержант.
Ему было неприятно, что Денисов отчитывает его при подчиненных.
— Выполняйте.
Построив взвод перед казармой, Гришневич повел его к овощехранилищам, не дожидаясь остальных.
— Чего это мы раньше всех поперлись — больше всех нам надо, что ли? — недовольно пробубнил Кохановский.
— Ну, ты и дурак, Коха! Сказано ведь — на наш взвод две машины. Раньше закончим — раньше ляжем спать, — пояснил Байраков.
— Рты закрыли! — прикрикнул шедший в арьергарде Шорох.
— Кто это там рот разевает? Сейчас он у меня будет за четверых работать!
Грозное предупреждение Гришневича возымело свое действие, и до самых хранилищ в строю было слышно лишь прерывистое дыхание курсантов да топот сапог. Овощехранилища располагались сразу за столовой. Возле одной из машин, до верху заполненных картошкой, стоял толстый прапорщик с болезненным, отечным лицом. Он быстро «поставил задачу» прибывшему взводу, и вскоре курсанты уже вовсю бегали с металлическими решетчатыми ящиками от машины к специальным отсекам внутри хранилищ и обратно. Кохановского, Бытько и Фуганова Гришневич отправил наверх, чтобы они наполняли ящики картошкой и подавали их с машины вниз. Остальные брали ящики, несли их к лестнице, ведущей вниз, и ставили на специальный металлический желоб. По желобу ящики со страшным скрежетом и грохотом съезжали вниз. Внизу их принимали Тищенко и Резняк и передавали курсантам другой половины взвода, которые и высыпали их в дощатые отсеки. Ящики были большими и достаточно тяжелыми, и минут через тридцать курсанты заметно сбавили темп от усталости. Чтобы исключить возможность уклонения от работы, Гришневич спустился вниз, а Шороха оставил наверху.
Картошка была мокрой и грязной. Песок и грязь, попадавшие между металлом ящика и кожей руки, действовали наподобие наждака, и вскоре руки курсантов покрылись мелкими, зачастую кровоточащими ссадинами. Тищенко и Резняк едва успевали подхватывать съезжавшие ящики и передавать их дальше. Стоило Игорю немного зазеваться, как один из ящиков наскочил ему на большой палец правой руки, разбив его в кровь. Из-за этого Тищенко стал работать еще медленнее.
— Что ты еле возишься? Или ты думаешь, что я за тебя буду всю работу делать? — недовольно спросил Резняк.
— Ничего я не думаю — я просто палец разбил! — пояснил Игорь.
— Нечего было спать! Работай быстрее — не спи! — заорал Резняк, видя, что ящики, непрестанно сыпавшиеся сверху, заполнили весь желоб и даже начали скатываться на лестницу, просыпая на ступени картошку.
— Наверху, заметив это, остановились.
— Што такое? — раздался голос Шороха, и в проеме лестницы показалось его недоумевающее лицо.
— Тищенко еле шевелится — вот пробка и возникла, — охотно пояснил Резняк, стараясь отвлечь от себя подозрения в плохой работе.
— А картошку чаго прасыпали?
— Так ведь я и говорю, что Тищенко, — снова начал Резняк.
Но Шорох не дал ему договорить:
— Бегом сабрать картошку и расчыстить праход!
Тищенко и Резняк принялись собирать картошку. Снизу показался Гришневич. Узнав, в чем дело, он отправил Тищенко и Резняка носить ящики в отсеки, а вместо них поставил более крепких Федоренко и Стопова. Работа пошла быстрее. Уже разгрузили одну из машин, но стрелки часов показывали четверть одиннадцатого.