— Пошли, что ли, Василий?!
Младший сержант кивнул.
— Второй взвод, за мной, шагом марш!
Строй зашагал по тенистой аллее по направлению к столовой. Не доходя до столовой, повернули направо, и вскоре взвод оказался перед большим трёхэтажным зданием, снаружи напоминавшим школу или училище.
— Стой, раз-два! — скомандовал сержант.
Посмотрев на часы, он оглядел строй и сказал:
— Это и есть наш учебный центр. Сейчас спокойно, без лишнего шума, идёте в класс вслед за младшим сержантом Шорохом.
Пройдя по узкому, длинному коридору, взвод остановился у двери, обтянутой коричневой кожей. На двери была прикреплена металлическая табличка «12». Между дверью и косяком была натянута толстая нитка, края которой скрепляла пластилиновая печать непонятного цвета. Сняв нитку, Шорох уверенно открыл двери, оказавшиеся двойными и все вошли в класс. Коренастый сержант задержался у двери, закрыл её изнутри на шпингалет и приказал всем рассаживаться.
Внутри класс оказался похожим на школьный. Комната была заставлена тремя плотными рядами столов с парой массивных табуреток за каждым (точно таких же, как и в казарме). Стены украшали многочисленные таблицы, наполовину прикрытые шторками. По углам стояли какие-то массивные металлические приборы.
Сержант Гришневич с интересом наблюдал за первой реакцией молодых солдат. Всего лишь год назад он точно так же впервые переступил порог этого класса. Уже целый год в армии: полгода в роли курсанта учебного подразделения и ещё полгода в должности командира отделения. Сегодня Гришневич впервые пришёл сюда в должности замкомвзвода. Теперь только от него зависело, каким станет взвод к ноябрю. Сержант знал, что через несколько дней у этих вчерашних студентов начнётся настоящая служба, полная трудностей и неожиданностей, а пока их необходимо познакомить в самых общих чертах с армейской жизнью:
— Сразу хочу вам сказать, что я — заместитель командира второго взвода сержант Гришневич. Отныне я для вас, как говориться — отец, Бог и воинский начальник. Конечно, есть ещё и командир взвода — капитан Мищенко, но его вы будете видеть только днём, да и то не всегда, а меня и младшего сержанта Шороха — практически круглосуточно. Так что сами видите, кто для вас ближе и важнее. Я это не к тому говорю, чтобы показать нашу с Шорохом важность, а к тому, чтобы вы поняли, что такое сержант в учебке. А, поняв, запомнили! Мы с вами будем телеграфистами ЗАС, что значит — «засекречивающая аппаратура связи». Вообще-то в этом классе возле двери должен висеть список людей, которым разрешается сюда заходить, но его пока нет. А разрешается далеко не всем — только тем, у кого допуск первой категории, так что именно поэтому вы и попали во второй взвод. Причём допуск первой категории выше, чем второй и третьей — им сюда заходить нельзя, — Гришневич заглянул за ширму, прикрывающую двери и, отодвинув её в сторону, продолжил: — Вот здесь, за стеклом, висит старый список лиц, которым разрешено находиться в классе: бывший командир части подполковник Прохоров, командир роты майор Денисов, наш взводный — тогда ещё старший лейтенант Мищенко, я — тогда ещё младший сержант и курсанты. В том числе и курсант Шорох. Надо будет в этом списке звания изменить и нового комбата… и вас всех, естественно. Вот, к примеру, захочет сюда старший прапорщик Креус войти — тот, который на построении был, а мы его должны не пускать. Если силой полезет — силой и выталкивать должны. И ещё — всё, чему мы здесь будем учиться — военная тайна! Ничего зря в роте не болтать и домой не писать. А пока мы с вами будем служить. В первое время я слишком строго ничего требовать от вас не буду — привыкайте к новой жизни. Но если хотите хорошо со мной жить — немножко быстрее соображайте службу и делайте всё так, как надо. А теперь давайте так: каждый из вас встанет, назовёт свою фамилию и просто расскажет о себе: каким военкоматом призывался, чем занимался на гражданке. Не забывайте, что теперь вы являетесь курсантами учебного подразделения, поэтому вставайте по очереди, говорите чётко и ясно. Например: курсант Писькин-Сиськин, призвался там-то, на гражданке делал то-то. Поехали — слева от меня! Не забывайте о своих родителях рассказывать.
Поднялся высокий, толстый парень в огромных роговых очках на багровом лице и просипел голосом, идущим из самых недр его огромного чрева:
— Курсант Фуганов. Студент РТИ. Призвался из Минска. Отец — прапорщик, мать в библиотеке работает.
Гришневич хитро подмигнул Шороху и спросил у Фуганова:
— Слушай, Фуганов, а твой отец, случайно, не в бригаде служит?
— В бригаде.
— Смотри, Вася, Фуганов-младший к нам попал. Знаем мы твоего отца. Ладно, садись. Кто там следующий?
— Курсант Албанов. Учился в Минске, в политехническом. Отец — майор, служит в Уручьи. Призывался тоже из Минска. Мать — учительница.
— Что-то у нас пока сплошные дети военных, — весело заметил Гришневич.
— Курсант Лупьяненко. Я тоже из Минска. Отец — инженер, мать — экономист. Сам в РТИ учился.
Понемногу дошла очередь и до Игоря:
— Курсант Тищенко. Призывался из Витебска. Учился в пединституте, закончил один курс. Отец — агроном, мать — экономист.
— А что делать умеешь? Чем занимался? — неожиданно спросил Гришневич.
Тищенко, не зная, что ответить, растерянно замолчал. Но потом вспомнил, что мечтал стать журналистом и решил соврать:
— Немножко литературой занимался, статьи для газет писал.
— Это хорошо, что писал, — обрадовался Гришневич, — будешь боевой листок во взводе выпускать. Давайте и остальные — тоже рассказывайте, кто что умеет.
— Курсант Лозицкий, призывался из Бреста.
— Из самого?
— Да.
— А я из Пинска. Я там гидромелиоративный техникум закончил. А уходил тоже из брестского облвоенкомата. Давай, дальше рассказывай! — сержанту надоело предаваться воспоминаниям.
— Отец — инженер, мать — продавец. Учился в техникуме. Немного рисую.
— Совсем хорошо. Слышишь, Василий — один пишет, другой рисует. Лозицкий!
— Я.
— Будешь с Тищенко боевые листки делать. Слышишь, Тищенко?
— Так точно, товарищ сержант!
— Ты нам всё рассказал, Лозицкий? — спросил Гришневич.
— Так точно, — ответил Лозицкий.
Лозицкий был стройным, худощавым, высоким парнем с почти обычной внешностью. Но именно это «почти» — ярко-рыжие, почти огненные волосы (вернее — их едва заметная поросль), делали Лозицкого всегда очень заметным среди других курсантов. Как и всякий рыжий, Лозицкий, кроме того, имел на своём лице огромное количество самых разнообразных по форме веснушек.
За Лозицким поднялся маленький, круглолицый паренёк, уступивший утром Игорю своё место в строю:
— Курсант Резняк из Минска. До армии работал на тракторном заводе.
— Ну и как там — можно на работу устроиться? — спросил Гришневич.
— Можно, товарищ сержант. Слесари надо.
— Может, мне после дембеля махнуть? А с жильём как?
— Кто не минский, сразу общежитие дают, а со временем и квартиру.
— Тогда работать можно. А родители твои кто?
— Отец тоже на тракторном, наладчиком работает. И мать там — кассиром.
— Много ты на заводе зарабатывал?
— Под двести. Но это ведь первый год.
— Неплохо. Так, говоришь, слесарей мало?
— Мало… Шофёры тоже нужны… сборщики в цех…
— А что, Василий, может, махнём после дембеля на тракторный?
— Пасмотрим… — лениво отозвался Шорох.
Фамилии мелькали так быстро, что Тищенко вскоре перепутал их обладателей. Но фамилию последнего курсанта Игорь запомнил хорошо:
— Курсант Сашин. Призывался из Минска. Учился в политехническом, закончил только первый курс. Отец у меня военный — майор, мать учительницей работает.
Сашин говорил очень высоким голосом, почти как девушка.
— А-а, Сашин. Мне про тебя старший прапорщик Креус вчера говорил. Твой отец ведь в штабе округа работает?
— Да.
— Курсант, а тем более сын майора должен отвечать не «да», а «так точно». Ясно?
— Так точно.