— Попробуй, хотя ты здорово рискуешь, — вздохнул Антон.
— Надо же начинать понемногу доказывать, что я уже «свисток», а не «дух», — пошутил Игорь, но никто не улыбнулся.
Обогнув клуб, Игорь вошел внутрь.
— Ой, Игорек — это ты?! Здравствуй! — обрадовалась мать.
— Здравствуй, мама!
— А я думаю — куда это ты исчез?! Ведь только что листья под окном убирал. Это у вас задание такое?
— Можно и так сказать.
— Тебя ко мне отпустили?
— Да.
— А почему же ты не сразу пришел?
— Просто ребятам решил немного помочь.
— А… — Елена Андреевна сразу же поверила в то, что сказал ей Игорь.
Возможно, если бы она что-то возразила, Игорь продолжал бы убеждать ее в том, что его отпустили, и дальше, но теперь Тищенко, вспомнив о том, как Гришневич швырял его на пол, не выдержал и пожаловался:
— Никто меня не отпускал! Сержант, скотина, взял и отправил меня вместо КПП листья сгребать!
— Ой, так тебе нельзя было ко мне?
— Да пошел он! Знаешь, мама — ты не уходи только, ты подожди меня… Мы сейчас все листья уберем, и я вновь приду. Он меня после листьев отпустит.
— Хорошо, я подожду. Только ты иди, а то я тебя задерживаю.
— Ничего — немного посижу и пойду.
— А как у тебя дела с шинелью?
— То есть?
— Я деньги привезла. Ты ведь в письме писал, что надо ее оплачивать, раз неправильно обрезал и испортил.
— Пока никто ничего не говорит. Мой командир отделения Шорох мне взамен старую достал. Так что я думаю, что ничего платить не надо.
— Это тот, который тебя не отпускает?
— Нет. Шорох — командир отделения. А не пускает меня заместитель командира взвода сержант Гришневич. Хорошо, что с шинелью все вроде бы обошлось.
— Хорошо, конечно. Только что-то я впервые слышу, что за шинель нужно деньги платить. У меня и четыре брата в армии отслужили, и племянники дед никому ни за что не посылал. Я так понимаю — если ты впервые в жизни шинель делал, то твой Башневич…
— Гришневич.
— Твой Гришневич должен был тебе помочь, показать… Проконтролировать. Хотя вас ведь больше двадцати человек… Но я все равно собиралась написать вашему командиру по поводу этих денег.
— Еще не написала? — испугался Игорь.
— Нет. Как же ты умудрился ее так отрезать? Неужели вам ничего не показывали?
— Нет. Только рассказывали…
— А остальные как же?
— Все остальные нормально сделали.
— Что ж ты у меня, самый бестолковый, что ли? — вздохнула Елена Андреевна и погладила Игоря по голове.
— Да нет — просто так получилось, — смутился Игорь.
— Ну ладно — беги, потом еще поговорим, — спохватилась Елена Андреевна.
Не без сожаления Игорь отправился назад.
За время его отсутствия никто не приходил, и Игорь обрадовался, что его визит в клуб остался, скорее всего, незамеченным. Покончив с листьями, курсанты отправились на доклад к Гришневичу.
Доложил Лупьяненко. Выслушав курсанта, Гришневич внимательно посмотрел на Игоря и спросил:
— Тищенко, ты был на КПП?
— Никак нет, товарищ сержант — вы ведь мне запретили.
— Запретить-то запретил, но кто тебя знает — ты ведь у нас «дембель»! Слова сержанта можешь и через член пробросить… Можешь?
— Никак нет.
— А почему, когда я в окно выглянул, тебя рядом с остальными не было?
«Неужели знает, что я в клуб ходил? Но разве меня там кто-нибудь видел? А что, если кто видел и ему сказал? Нет, не может быть — мы в клубе одни были, а в окна с улицы почти ничего не видно. Почему же он тогда спрашивает? Может, просто проверяет — а вдруг я сорвусь и сам все выложу, если был в клубе? Ну, уж нет — тут либо пан, либо пропал! Надо идти ва-банк! Если он знает, то мне все равно несдобровать в любом случае, а если ему ничего не известно, то утаю», — мысли пронеслись с невероятной быстротой и Тищенко с заметной задержкой, на которую сразу же обратил внимание сержант, осторожно ответил:
— Может быть, я просто дальше остальных отошел? Я в дальнем углу подметал.
— А что это ты так долго над ответом думал? — с подозрением спросил Гришневич.
— Просто вспоминал, как могло получиться такое, что вы меня не видели.
— А может, не поэтому? — прищурил глаза сержант.
«Не верит, гад! Нужно что-то придумать, чтобы он поверил», — лихорадочно соображал Игорь.
— Так что — может, я прав?
— Товарищ сержант, просто я не хотел говорить…
— Ну! Уже теплее! — злорадно откликнулся Гришневич.
— Дело в том, что в дальнем углу плаца ветер все время разметал кучу, и поэтому там не слишком хорошо убрано. Я боялся сразу об этом сказать. Может, сбегать и доубирать? — нашелся Игорь.
«В крайнем случае, он сейчас вновь отправит меня на территорию. А вдруг он знает?» — Тищенко напряженно следил за реакцией своего командира. Но сержант, заметно разочарованный ответом Игоря, лишь раздраженно буркнул:
— На этот раз тебе поверю.
И тут же приказал взводу готовиться к построению на обед.
После обеда сержант подозвал Игоря к себе и спросил:
— Ну что, Тищенко — хочешь сходить на КПП к матери?
— Так точно.
— Но ты понимаешь, какую свинью подложил взводу?
— Понимаю, — угрюмо выдавил Игорь.
Тищенко понимал, что без этого ответа Гришневич ни за что не отпустит его на КПП.
— Ладно, помни мою доброту — даю тебе два часа. Ровно через два часа ты должен быть здесь. И скажи матери, чтобы завтра не приходила — никаких свиданий завтра я не разрешу! Понял?
— Завтра она не придет — она вечером уезжает.
— Вот и хорошо.
— А докладывать через час надо?
— Нет, иди.
Елена Андреевна уже не надеялась на то, что сын вновь придет, в клуб.
— А вот и я, мама! — радостно воскликнул Игорь, едва только вошел внутрь.
— Ты опять сам пришел? Или тебя отпустили? — озабоченно спросила Елена Андреевна.
— Не бойся, теперь уже отпустили. На целых два часа, и докладывать не надо, — улыбнулся Игорь и тут же с радостью заметил, как погасли огоньки тревоги в уголках глаз матери.
— Надо же — и чего это твой сержант так расщедрился?! Наверное, стыдно стало. Да я уже думала, что ты не придешь. Знаешь, Игорь, смотрела я на то, как ты листья подметал и так мне обидно стало — ведь не на учении ты, не в наряде, не на учебе какой-нибудь. Неужели нельзя было тебя сразу ко мне хоть на полчаса отпустить?! Хотелось все это твоему сержанту сказать… Пусть бы ему стыдно стало… Тем более, что на улице столько солдат с родителями, и по их разговорам я поняла, что они бывают здесь каждые выходные.
— Ему бы не стало! Ему, по-моему, вообще никогда стыдно не бывает. Он теперь вообще озверел — наш взвод больше всех остальных службу тащит.
— Что же это он так?
— Просто взвод лишили увольнений.
— За что?
— За меня! У меня в увольнении пуговица стертая была, и патруль увидел.
— Опять двадцать пять! Горе ты мое — и сам пострадал, и людей подвел. Они ведь минчане. Теперь из-за тебя домой не попадут. Только я что-то не пойму — неужели это все из-за пуговицы?
Игорю пришлось подробно рассказать всю историю с увольнением.
— Да, плохой ты у меня солдат. А что с госпиталем?
— Мне нужно ехать и ложиться, но пока никто не везет. Вакулича я на этой неделе вообще не видел, а кто меня еще повезет? Если на будущей неделе увижу, то, наверное, уеду отсюда.
— Ты думаешь, что уедешь? — мать нервно мяла в руках конфетный фантик.
— А кто его знает? Ну, раз написано, что меня надо госпитализировать, то думаю, что уеду, — после некоторого раздумья сказал Игорь.
— Ну, дай-то Бог? Потерпи — совсем немного осталось. Кстати, сынок, а где твои часы?
— Одному тут дал на время поносить. Он отдаст.
— И давно?
— Недели с две или три.
— Так забери. Кому ты дал?
— Да не волнуйся ты — я прямо сейчас заберу, просто забыл. Он здесь, в клубе.
— Так подаришь, а потом не найдешь. Иди и забери при мне, чтобы я зря не думала.