— Я думаю, что мать, товарищ сержант.
— Иди и посмотри, кто приехал. Затем придешь через час и доложишь. А потом будешь приходить и докладывать каждый час. Ясно?
— Так точно. Товарищ сержант, разрешите идти?
— Иди.
Игорь помчался на КПП, словно на крыльях. Когда Тищенко сделал лишь первый шаг на площадку перед клубом, из дверей КПП уже вышли мать и Славик в сопровождении дежурного по части, что-то объяснявшего им по дороге. Игорь почти физически ощутил прилив какой-то странной энергии и широко улыбнулся. В этот момент его увидели Славик и Елена Андреевна. Славик тоже широко улыбнулся в ответ, а вот мать, едва улыбнувшись, беспокойно спросила:
— Здравствуй, сынок. Как твои дела?
— Здравствуй, мама! Привет, Славик!
— Привет, солдат, — поздоровался брат.
Славик с интересом рассматривал форму. Подергав хэбэ со всех сторон, посмотрев пилотку и ремень, он, наконец, обратил внимание и на брата:
— Ну, как ты тут?
— Как, как… Потихоньку. Это тебе, Славик, не санаторий. Что, нравиться форма?
— Нравится. А я вот видел солдата в фуражке на КПП.
— Там всегда в парадной форме дежурят.
— А тебе парадную форму дали?
— Пока не дали, но к присяге обязательно дадут. Ее ведь не каждый день одевают — только при выходах в город, когда отпускают в увольнение или что-нибудь еще в этом роде.
— А тебе можно в увольнение?
— Пока что нельзя.
— А почему?
— Потому, что присягу еще не принял.
— А когда у тебя присяга?
— Я еще точно не знаю. Говорили, что двадцать восьмого июля. В этот день родителям и родственникам можно по всей части ходить. И даже в казарме, говорят. Многих после присяги в увольнение отпускают. Может, и я пойду. Так что обязательно приезжайте. Правда, может все же не двадцать восьмого, а позже будет — где-нибудь в августе. Но я это узнаю и вам точную дату в письме сообщу. На присягу, Славик, я обязательно в парадке буду.
— В какой парадке?
— Парадной форме. Она просто так сокращенно называется.
— А-а…
— Бэ-э-э…
Елена Андреевна улыбнулась: «В сущности, Игорь совсем еще ребенок. Точно так же, как и в детстве, дразнится со Славиком.» Тепло посмотрев на сына, она предложила:
— Я тут тебе поесть кое-чего привезла. Хочешь жареную курицу?
— Угу, — охотно согласился Игорь.
— Может, куда-нибудь отойдем, сынок? А то неудобно посреди площадки стоять.
— Да, конечно. Что это мы и в самом деле здесь стоим?! Давай к клубу отойдем.
Практически во всех войсковых частях встречи с родными проходят либо в «комнате для приезжих» на КПП, либо солдат отпускают в увольнение. В учебке, в которую попал Игорь, в увольнение тоже отпускали, но лишь после присяги и далеко не всех. Зимой, осенью и весной местом свиданий служила «комната для посетителей» (более распространенный вариант названия), а вот летом складывалась совершенно необычная ситуация. Как уже было сказано, эта учебка служила прибежищем для детей минского среднего начальства, не сумевшего (или не хотевшего) уберечь своих чад от армии. Последние лет пять в каждой роте летом было не меньше сорока процентов минчан. Естественно, что родители старались навещать своих детей почаще — в основном, раз в неделю. Родителей приезжало очень много и «комната для посетителей» никак не могла вместить всех желающих. Поэтому и ввели обычай встречаться с родителями на прилежащей к КПП территории части. Со временем родители прочно оккупировали всю площадку перед клубом и даже его первый этаж.
Сегодня родителей было много с самого утра, и Игорь решил не идти внутрь клуба, а расположиться у его ребристой стены. Между каждой парой бетонных ребер были небольшие площадки на уровне метра от земли. На одной из них Елена Андреевна разложила провизию и сама села рядом. Игорь и Славик расположились по обе стороны от провизии и Елены Андреевны. Через каждые четыре-пять ребер сидела какая-нибудь компания. Когда Елена Андреевна вытаскивала из сумки курицу, Игорь машинально взглянул на ее часы, которые показывали десять минут первого.
— Ой, мама, я сейчас вернусь! Только сержанту доложу, что ты приехала. Надо через каждый час докладывать, — испуганно вскочил Игорь.
— Так ты сейчас придешь?
— Да, мама. Только доложу. Я быстро!
Слегка взволнованный небольшой просрочкой времени, Игорь поспешил в казарму. Тищенко быстро отыскал сержанта — тот чистил в кубрике сапоги. Игорь подошел, отдал честь и спросил:
— Товарищ сержант, разрешите обратиться? Курсант Тищенко.
— Слушаю, Тищенко, — не поднимая головы, буркнул Гришневич.
— Разрешите доложить?
— Докладывай.
— Ко мне приехали младший брат и мать.
— Ну и что? — не меняя интонации, спросил сержант.
Тищенко растерянно захлопал глазами. Он не знал, что ответить, поэтому молчал. Гришневич не спеша дочистил сапоги, затем впервые поднял глаза на Игоря и спросил:
— Чего ты молчишь? Я спрашиваю — они что, уехали уже, или еще здесь?
— Так точно, товарищ сержант — еще здесь.
— Так что ты стоишь?
— Разрешите идти к ним? — догадался спросить Игорь.
— Иди и не забывай докладывать через каждый час.
— Есть.
В коридоре Игорь встретил Лупьяненко.
— Что, мать к тебе приехала? — спросил Антон.
— Угу, — кивнул Тищенко.
— Хорошо, что приехала. Ко мне тоже вечером моя должна приехать. Как Гришневич — нормально отпускает?
— Да нормально, только я через каждый час, как дурак, должен взад-вперед бегать.
Увидев курицу, Игорь сразу же выудил ее из целлофанового пакета и вонзил зубы в холодное, но удивительно вкусное мясо. После армейской сечки курятина показалась Игорю восьмым чудом света. Ему представлялось, что чуть солоноватое, восхитительное мясо наполняет организм какой-то необычайной энергией. За первой куриной ногой Игорь съел еще одну, затем оба крыла и половину туловища. Он, наверное, съел бы всю курицу, если бы Елена Андреевна вовремя не переключила его внимание на другие продукты:
— Попробуй колбасы копченой, я ее вчера в Витебске купила. Огурцов поешь.
— Угу, давай, — голос Игоря едва пробился через наполненный едой рот.
Почти все курсанты вокруг, подобно стае зеленой саранчи, двигали челюстями, пережевывая все, что привезли родители. А те, которые не двигали, либо уже пережевали, либо еще только собирались это сделать. Со стороны любому было ясно, что курсанты делали это не от хорошего питания. В столовой действительно кормили прескверно, и курсанты здорово соскучились по нормальной пище, ежедневно получая массу, напоминавшую мелко насеченные отруби, скрепленные клейстером. Все это готовилось из вполне нормальных продуктов, и требовалось немалое мастерство, чтобы вместо супа приготовить бак горячих помоев.
— Ой, совсем забыла — я ведь тебе драчеников испекла! — всплеснула руками мать.
Елена Андреевна всегда говорила по-украински — «драченики», и все в семье привыкли к такому названию. Исконно же белорусское слово «драники» так и не прижилось, хотя так говорили все соседи. '«Драченики» — картофельные оладьи. Картошку предварительно протирают на терке (отсюда и корень слова в обоих языках). Драники являются национальным блюдом белорусов. Вообще же в Белоруссии знают и готовят несколько десятков блюд из одного лишь картофеля. За это белорусы и получили свое второе, народное название — бульбаши. К слову, в армии даже на территории Белоруссии готовят только одно «блюдо» — редкие картофелины, плавающие в крахмальной жиже.
— Давай их быстрее сюда! — обрадовался Игорь.
Пока Игорь поглощал содержимое банки, мать продолжала его расспрашивать о службе:
— Сынок, а зачем тебе опять докладывать идти?
— Зачем? — поддержал мать Славик.
— А кто его знает… Какой-то идиот придумал… Может быть для того, чтобы я с вами домой не сбежал или не напился где-нибудь? А, может, и для того, чтобы не ошивался неизвестно где, когда вы уедете. Черт, скоро опять надо идти.
— Надо, значит надо. Раз такой порядок — нужно выполнять. Это армия. Вон и так мы с тобой разговариваем, а в некоторых частях, говорят, родителей вообще до присяги не пускают, а если и пускают, то не больше, чем на час.