— Они у тебя ест?
— Ест, пришит надо.
В это время дверь распахнулась, и в комнату вошел старшина-сверхсрочник, работавший кем-то в столовой, но кем именно — Игорь не знал. Лишь поздоровавшись первыми, повара даже и не подумали встать. Старшине было уже где-то под серок. Его круглое лицо и солидное брюшко говорили о том, что служба шла старшине на пользу. Игорь обрадовался приходу старшины. Он думал, что старшина узнает, в чем дело и отпустит курсанта. Но этого не произошло. Лишь минут через пять старшина обратил внимание на Тищенко:
— Курбан, что этот боец у вас делает?
— Так, товариш старшина — пол мыт надо.
— Надо. Но не ему, наверное, а вам. А, Равшан?
— Э-е, нам по срок служба нэ положена. Он молодой — пуст моет, — отозвался Равшан.
— И не стыдно вам? Парень один моет, а вы — пять лбов здоровых, на кушетке сидите?!
— Товариш старшина, закон такой — армия! — засмеялся Курбан.
— А, ну вас! — махнул рукой старшина.
Игорь так и не понял, на самом ли деле за него заступался старшина или так, для поддержания разговора. Во всяком случае, вскоре и старшина, и повара совершенно забыли об Игоре и начали разговаривать о каких-то котлах, бачках и «зампотыле» Крюкове.
— В понэделник подполковник Крюков пришель, два пайка порубал, а потом следующий дэнь на служба нэ быль — фэлшер сказаль, что на очке весь дэнь сидел, даже Жолнерович к нему ездил, — давясь от смеха, рассказывал Равшан.
— Ха-ха-ха-ха! Чем ты его таким накормил?
— Так, товариш старшина… Нэ знаю… Курбан говорит, что, может, крыса в котёл попал. Но ведь бригада вся ел — никому плохо не быль.
— Бригаде потому не было плохо, что они твою бурду каждый день едят, а Крюков — раз в месяц, когда проверяет. Я думаю, что теперь он по две пайки есть не будет.
— Я помыл. Теперь пойду? — прервал разговор Игорь.
— Нэ спеши, душ надо мыт, — остановил его Курбан.
— Там бистро — пара минут и всё. Давай, зома, давай, — поддержал Курбана Равшан.
Игорь неохотно отправился мыть душ.
Перед душевой был небольшой умывальник с каими-то мокрыми газетами на полу. Игорь затолкал газеты в угол, где стояли пустые вёдра. Но всё же полностью от них избавиться не удалось — газеты даже там были хорошо заметны. В умывальнике пришлось вначале подмести. Игорь начал злиться и, выйдя из умывальника, не очень почтительно спросил:
— Веник есть?
На его тон никто не обратил внимания, так как все покатывались от хохота. Игорь повторил свой вопрос, но на этот раз более спокойно.
— Чито ты хочешь? — переспросил Курбан.
— Я говорю — веник есть?
— Есть. Иды, Равшан, дай ему.
Равшан зашёл в умывальник и сразу же направился в тот угол, куда Игорь затолкал газеты. Он достал веник и уже собрался, было, уходить, как вдруг увидел газеты. Игорь испугался, что сейчас его уличат в недобросовестности, но Равшан абсолютно равнодушно заметил:
— Здэсь тоже газеты убери.
Видимо, подобным образом поступали многие, и подобное обращение с мусором было в порядке вещей.
Наскоро подметя пол, Игорь принялся осматривать душевую. В ней висели видавшие виды мочалки, два кожаных ремня, на полу — резиновый коврик и шлёпанцы. В нескольких мыльницах лежало настоящее гражданское мыло, а на полке стояла бутылочка шампуня. Всё свидетельствовало о том, что душевой владели люди солидные, во всяком случае «духов» сюда допускали лишь для уборки. В это время Курбан решил заглянуть в душевую — как бы этот незаметный курсант не спёр чего, что тоже было в порядке вещей. За эти неполные четыре недели в армии Тищенко ещё не научился красть, так что Курбан пропаж не обнаружил. Быстро проверив, всё ли лежит на своих местах, он попросил курсанта:
— Давай, зома, бистро, бистро!
Игорь и сам старался всё сделать как можно быстрее, потому что большого удовольствия от роли полудворника-полуденщика не испытывал.
Когда Тищенко закончил работу, его выставили назад в коридор, даже не сказав на прощание «спасибо», что, впрочем, тоже было в порядке вещей. Курбану, несмотря на грубый вопрос о венике, очкарик почему-то понравился, и он даже ни разу ни ударил «духа», что случалось не так уж и часто. Тищенко очень бы удивился, узнав об этом.
За окном шёл дождь, поэтому вся столовая была погружена в полумрак, а по бетонному полу дул прохладный сквозняк. Столовая казалась Игорю каким-то огромным, заброшенным средневековым замком, коридор — подземным склепом, а сам он — узником, которому никогда не суждено отсюда выбраться. Игорю сделалось как-то тоскливо на душе — то ли от ощущения бесконечности предстоящих двух лет, то ли, что его заставили вымыть пол (этого он и сам не понял).
Опомнившись, Тищенко понёс выливать воду из таза. В зале за одним из столов сидел Гришневич и смотрел прямо на Игоря. «Только бы не спросил, где я был», — испугался Игорь. Но сержант не проронил ни слова — он только что сюда пришёл и не видел, когда Игорь закончил работу. Тищенко вылил воду и помыл руки на мойке. Ни в зале, ни на мойке никого из наряда не было.
Тищенко вышел на улицу — курсанты сидели на деревянных ящиках у крыльца.
— Давно вы здесь? — поинтересовался Игорь у Гутиковского.
— Да нет — только что закончили. А ты где был?
— Коридор домывал, там много грязи сапогами натоптали, — соврал Тищенко.
Рассказывать о душе Игорю не хотелось.
— Может, кто в чепок сходит? — лениво спросил Каменев.
— Ты что, Камень, двинулся?! Если нас кто в этом рванье в чепке поймает — из нарядов не вылезем! — нервно откликнулся Резняк.
— Пожалуй, что так, — согласился Каменев.
— О чепке нам нечего и думать. Через полчаса обед будем накрывать, — вздохнув, заметил Петренчик.
— Быстрее бы…, — начал Коршун.
Резняк не дал ему договорить:
— Ты что, Коршун, работать захотел?
— Я не к тому. Быстрее бы наряд закончить.
— А-а! — сделал гримасу Резняк, и все засмеялись.
Обед, которого так не хотели курсанты, оказался самой трудной частью наряда. Трудность эта происходила оттого, что помимо второго было и первое. Соответственно, куда больше приходилось бегать с бачками и потом эти же бачки мыть. Мазурину досталось на один котел больше. Но все же за наряд курсанты приобрели кое-какой опыт и без четверти шесть они были в казарме.
Без десяти восемь рота построилась на ужин, и крики сержантов, обычно резкие и неприятные для слуха, после наряда по столовой показались Игорю самыми, что ни на есть, приятными и едва ли не родными, еще раз подтвердив, что все познается в сравнении. Пробегая по коридору, Тищенко мельком взглянул на дверь комнаты, которую ему довелось мыть, и еще раз обрадовался тому, что он уже не в наряде. Казалось, что даже еда была теперь вкуснее, а воздух чище и свободнее. Наряд по столовой казался Игорю самым отвратительным из всех нарядов, и он решил самому в него никогда не проситься. Петренчик же (скорее всего потому, что дальше мойки не показывал носа) был доволен нарядом и сказал Резняку:
— Давай в следующий раз сами в наряд по столовой попросимся? Самое главное, что можно хорошо поесть!
Резняк хмыкнул в ответ что-то неопределённое. Тищенко понял, что и он не горит большим желанием идти в наряд.
После ужина к Игорю подсел Туй и спросил:
— Ты ведь из Городка, да?
— Да. А что?
— Тебе такой адрес знаком? — Туй протянул Игорю конверт с адресом «211 540, Витебская обл., ул. Гагарина…».
— Сам адрес не знаком, но улицу Гагарина я, конечно, знаю. А кому это ты в наш город пишешь? — удивился Тищенко.
— Юру Каца знаешь?
— Конечно, знаю — мы с ним в параллельных классах учились. Один выпуск 1984 года.
Игорь сразу же представил себе невысокого, светловолосого Каца. Когда они были помладше, Тищенко всё время хотел перерасти Юрика, но тот к десятому классу порядком вырос, раздался вширь и окончательно похоронил эти надежды Игоря.
— Вот ему я и пишу.
— Откуда ты его знаешь? — спросил Игорь.
— Мы с ним в одной группе в институте учились. Я в армию пошёл, а он остался учиться. Ему ещё восемнадцати не было…
«А-а… А я то думал, что его папа-врач в армию не пустил», — криво усмехнулся про себя Игорь, и ему стало неловко, что он за эти недели стал видеть в людях, не пошедших в армию, только плохое.