— Ты ему передай от меня привет, — попросил Игорь.
— Конечно, передам. Я тут написал, что вместе с тобой служу, — пояснил Тищенко Туй.
— Ты знаешь, даже в армии понимаешь, что мир тесен. Знаешь Мироненко из третьего взвода?
— Ну??
— Он тоже из Городка и из нашей школы, только на год меня старше. Его мать у нас историю и обществоведение вела — её все боялись, как огня. Да и как не бояться, если её вся школа боялась — муж-то секретарём райкома был.
— Да, у тебя сплошные встречи. А я вот никого здесь не знаю.
— Кстати, а ты сам, откуда родом? — сменил тему Игорь.
— Где родился? — переспросил Туй.
— Да. Но не только. Я имею в виду — где сейчас твои родители живут? — уточнил Тищенко.
— А-а… Родился я в Гомеле, а потом мы переехали в Колодищи. Там я в школе учился, там и мои родители живут.
— Трудно у вас в институте учиться?
— Кому как бывает. Трудно, конечно, зато языки знать будем.
— Я потому спрашиваю, что сам не люблю языки учить. У меня в школе «трояк» по английскому был, и в институте не особенно хорошо шло. Вы кем после института можете стать?
— До института ещё два года ждать. Кем стать? Можно учителем, а можно и переводчиком.
— Парням, наверное, легче, чем девчонкам, переводчиками устроиться?
— Конечно, легче. За границу женщин почти не берут. Но и парни в основном учителями становятся — переводчиком не просто устроиться.
— Привет! Что — сегодня в наряде был? — спросил проходивший мимо Мироненко.
— Был. Привет, — кивнул Игорь.
— Ну и как там, в наряде?
— Как в санатории, — улыбнулся Игорь, и все втроём весело засмеялись.
Перед вечерней поверкой Игорь спустился вниз почистить сапоги и удивился их состоянию — они почти сплошь были за время наряда забрызганы капельками грязи. «Хорошо, что перед ужином никто не заметил», — подумал Игорь и принялся заново до блеска начищать обувь.
Глава шестнадцатая
Завтрак перед строем
Неожиданная проверка тумбочек и вещмешков. Тищенко спасает от Шороха письмо матери. Шорох знает разницу между книгами и противозачаточными средствами. Хватает ли Петренчику армейской пищи? Тищенко ест печенье перед строем, а Петренчик — плачет. Старший сержант Щарапа ловит своего курсанта Молынюка на воровстве подменок. Курсанты получают оружие. Тищенко попадается на обман Резняка и лишь потом осознаёт роковые последствия своей наивности. Строевая подготовка. Курсант, напоминающий заржавевшего Буратино. На что, по мнению сержанта Гришневича, боится наступить курсант Бытько. Барабанный бой. Делай раз! Спор между «старыми» и «новыми» «духами». Тищенко быстрее всех во взводе выкапывает траншею. Всё, как всегда. Тищенко становится хуже.
Двадцать четвёртого июля в среду Денисов приказал провести утренний осмотр при любой погоде в казарме. Обычно утренний осмотр всегда проводился на улице, если только не было дождя. Дождя сегодня не было и это насторожило курсантов. «Внешний вид» Гришневич и Шорох осмотрели очень быстро и бегло, что удивило всех еще больше. После осмотра Гришневич вновь построил взвод в две шеренги и скомандовал:
— Всем взять свои тумбочки и вновь построиться здесь по обе стороны от прохода. Наша часть кубрика, как обычно, другая — напротив. На это вам ровно три минуты. Время пошло!
Все бросились к своим тумбочкам. То же самое происходило и в других взводах.
— Черт, наверное, Денисов приказал сержантам тумбочки во взводах проверить. Вот почему осмотр в помещении и, к тому же, подворотнички и сапоги почти не смотрели, — догадался Игорь.
— Дураку ясно. Ты лучше смотри, чтобы все правильно у нас в тумбочке лежало, да ничего лишнего не было, — ответил Лупьяненко.
— Да смотрю я, смотрю, — Тищенко лихорадочно бегал вокруг тумбочки.
— Печенье осталось? — озабоченно спросил Антон.
— Ну. А что?
— В тумбочке?
— Дурак ты, что ли?! Под кроватью в вещмешке, — успокоил товарища Игорь.
— Ладно — вроде бы все, как положено, лежит. Понесли тумбочку на проход, а то время заканчивается! — нервно заторопился Антон.
Ровно через три минуты взвод вместе с тумбочками стоял по обе стороны прохода. Быстро и тяжелодыша после спешки и суеты, курсанты с опаской поглядывали на своего командира.
— Тумбачки па линии выравнять! — закричал Шорох.
Подровняв тумбочки, все вновь вопросительно уставились на Гришневича.
— Равняйсь! Смирно! Вольно, — для большей торжественности скомандовал сержант и вместе с Шорохом пошел вдоль ряда, пристально осматривая каждую тумбочку .
Двигались они медленно, потому что постоянно задерживалась там, где на их взгляд не все было в порядке. Перед их приходом нужно было вытащить верхний ящик и открыть дверцы. Когда сержанты остановились возле тумбочки Лупьяненко и Тищенко, курсанты заволновались еще сильнее.
— Почему щетку с кремом не вынули? И с полок нужно все на тумбочку положить. Быстро! — приказал Гришневич.
От волнения курсанты забыли все это сделать сразу и теперь, сопровождаемые недовольными взглядами сержантов, вытаскивали все содержимое наружу. Сапожные и одежные щетки были аккуратно завернуты в целлофановые мешочки. Баночки с черным кремом были у обоих, так что по поводу нижней полки никаких претензий не возникло. На верхней у Тищенко все было в порядке, а вот на нижней — не совсем. Во-первых, в суматохе он не догадался спрятать письмо матери, полученное вчера. Письмо Игорь уже прочел раз пять, но все равно хотел сохранить. Многие хранили письма, но это было опасно — их нужно было уничтожать после прочтения. Можно было, конечно, сунуть его в карман или под подматрасник, где лежали семь остальных, но Тищенко не догадался сделать это вовремя. Шорох выудил из-под книжек письмо и спросил:
— Тебя што, прыказ письма не хранить не касаецца, а?
— Никак нет, товарищ младший сержант — касается. Виноват — исправлюсь.
Шорох взял письмо с явным намерением разорвать его и бросить в кучу «конфискованного». Игорь представил пальцы Шороха, рвущие письмо матери и не выдержал:
— Товарищ младший сержант, разрешите, я сам порву?
— А што такое?
Шорох вопросительно смотрел на Игоря, а тот, как назло, никак не мог придумать вразумительный ответ. Не мог же он сказать, что хочет оставить письмо просто потому, что оно ему дорого, что оно — частичка родного дома. Но Шорох, сам того не ведая, пришел Игорю на помощь:
— Ты чытал письмо?
— Так точно. Только…
— Што толька?
— Только не до конца.
— Как это так?
— Я вчера начал читать перед самым обедом, потом задумался и не успел — надо было уже строиться идти. А потом совсем забыл о нем, — врал Игорь.
— Как это ты забыв? Вроде ещо склероза не далжно быть!
— Виноват, товарищ младший сержант.
— Ладно — чытай. Но больше не держы письмо в тумбачке.
Письмо было спасено. Гришневич в это время отошел чуть дальше и смотрел тумбочку Гутиковского и Доброхотова. Игорь не знал, то ли радоваться этому, то ли огорчаться: Гришневич был гораздо более грозной опасностью, но Шорох порой мог просто извести своими тупыми и мелочными придирками. «Вот кретин, быстрее бы он дальше валил», — зло подумал о Шорохе Тищенко. Проверив ящик, Шорох сделал замечание за то, что мыло лежало не в том углу, а затем вновь вернулся к средней полке.
— А это што? — Шорох вытащил две книги на белорусском языке, привезенные Игорем из дому.
— Книги, товарищ младший…
— Я вижу, што книги, а не гандоны! — зло перебил Шорох.
— Что тут такое, Василий? — спросил подошедший Гришневич.
— Товарищ сержант, ведь книги можно хранить в тумбочке? — с надеждой обратился к нему Тищенко.
— Можно, только не много, — после некоторого раздумья ответил Гришневич.
— Я ж не гавару, што нельзя! Палажы их ровна! — буркнул Шорох.
«Сам ведь, козел, все разбросал!», — подумал Игорь, но приказ выполнил быстро — сержанты могли передумать и отобрать книги.
— Вот так сразу нада было, — назидательно заметил Шорох, и сержанты двинулись дальше.