— Взвод, равняйсь! Смирно! Слушай список! — в последнюю минуту Мищенко решил прочесть сам. — Первое отделение — курсанты: Улан, Доброхотов, Каменев, Вурлако, Бытько, Петренчик, Сашин, Ломцев, Туй, Лупьяненко, Гутиковский, Резняк. Командир первого отделения — заместитель командира взвода сержант Гришневич. Второе отделение — курсанты: Федоренко, Фуганов, Стопов, Албанов, Байраков, Мазурин, Шкуркин, Лозицкий, Кохановский, Коршун, Валик, Тищенко. Командир второго отделения — младший сержант Шорох. Отныне на всех построениях взвода вы должны будете строиться строго по отделениям, включая подъём, вечернюю поверку и строевую подготовку. Если кто-то из второго отделения желает обратиться к сержанту Гришневичу или ко мне, он вначале должен будет спросить на это разрешение у младшего сержанта Шороха, как своего непосредственного командира…
Игорь, огорчённый результатами распределения, почти не слушал взводного. Досаднее всего было то, что в конечный список Мищенко и Гришневич внесли кое-какие изменения, а вот Игоря так и оставили во втором отделении. «Надо же — весь наш ряд в первом отделении вместе с Гришневичем, а я — во втором. Да и весь кубрик на нашей стороне кроме Лозицкого и Валика теперь тоже в чужом отделении. Но у них кровати возле самого прохода. Может, меня, чего доброго, переведут в другое крыло, где всё остальное отделение? Придётся бросить свой ряд, Лупьяненко… С кем же там поселят? С Бытько или Фугановым, к примеру… Стоп — Бытько вроде в первое отделение попал… Может, меня как раз с ним и поменяют местами? Может, попросить переписать…», — от волнения Игорь совершенно не слышал команду и очнулся лишь тогда, когда шеренги сомкнулись, оставив Тищенко одного посреди коридора. Сообразив, в чём дело, Игорь быстро встал в строй.
— Тищенко — не спи! — упрекнул капитан.
После очередной политподготовки, проведённой Мищенко, Гришневич повёл взвод на строевую. Если раньше больше внимания уделялось всему взводу, то теперь Гришневич усилил индивидуальную подготовку. Сержант построил взвод перед большим квадратом, состоящим из маленьких квадратиков, нарисованных на асфальте белой краской. Вся эта разметка (часто встречающаяся, причём, для тех же целей, в учебных заведениях) должна облегчать отработку строевых приёмов и, прежде всего, строевого шага. Квадратики служили ориентиром при ходьбе.
Оглядев курсантов, Гришневич вызвал Федоренко. Тот вышел из строя. Сержант сам прошёлся по разметке, а потом приказал Федоренко всё повторить. У Федоренко получилось неплохо, и сержант принялся вызывать остальных. Наблюдая за неуклюжими шагами Фуганова, Игорь с волнением ожидал своей очереди, опасаясь, что пройдёт ещё хуже. Сержант вызывал не подряд, а вразнобой, поэтому никто не знал, когда ему предстоит идти.
— Тищенко! — голос сержанта показался Игорю на редкость резким и неприятным.
— Я!
— Выйти из строя!
— Есть! — Тищенко вышел на два шага вперёд, повернулся кругом и оказался прямо на разметке.
— Напра-во! Шагом марш! Левой! Левой сильнее шаг печатай! Твёрже шаг! Равнение по разметке держи!
Идти по прямой было сравнительно просто, и трудности возникали лишь при поворотах. На каждом из них Игорь забывал о том, что нужно ждать команду и самостоятельно настраивался на поворот. Когда же курсант неожиданно слышал «Налево!» от Гришневича, он терялся и сбивался с ритма. В результате повороты получались какими-то корявыми и смазанными. В эти минуты Игорю казалось, что он идёт хуже всех во взводе, хотя на самом деле так ходил каждый второй.
— Выше ногу, Тищенко! Чётче удар! Чётче удар, я сказал! Левой, левой…
Тяжело дыша, Тищенко встал в строй. После Игоря Гришневич вызвал Бытько. Когда Бытько поворачивался кругом перед строем, то качался так, словно дул сильный боковой ветер. Сержант не выдержал и спросил:
— Что, Бытько, сегодня немного штормит?
Тот не нашёл ничего умнее, как ответить:
— Так точно, товарищ сержант.
— Отставить!
— Так точно — не штормит, — не понял Бытько.
— Бытько, по команде «отставить» нужно выполнять предыдущую команду, то есть встать в строй.
Бытько выходил из строя четыре раза, и с каждой попыткой это получалось у него всё хуже.
— Точно пугало, — шепнул Игорю на ухо Гутиковский.
Убедившись, что курсант не в состоянии нормально выйти из строя, Гришневич отправил его маршировать по квадрату. Первые несколько шагов Бытько прошёл вполне нормально, а затем началось что-то трудно описуемое. Казалось, что курсант состоит из старых, ржавых деталей, скреплённых между собой при помощи шарниров. Причём эти детали явно не подходили друг другу по конструкции. Всеми своими движениями Бытько напоминал Буратино, но не деревянного, а сделанного из металлолома — столь неестественными, резкими и порывистыми были его шаги. Когда Бытько выбрасывал ногу вперёд, его спина дёргалась в обратную сторону, а голова и вовсе едва не запрокидывалась за плечи.
— Бытько, что ты идёшь, будто бы через говно переступаешь?! — вспылил Гришневич.
Все заулыбались, потому что сравнение оказалось на редкость точным и метким. Но самым лыбопытным во всём происходящем было лицо Бытько. Лицо курсанта выражало такие муки и страдания, и, вместе с тем, такое старание, что все невольно, вместо того, чтобы пожалеть своего товарища, потешались над ним (естественно, не вслух). Мускулы на тощей, длинной шее были напряжены до такой степени, что казалось, будто бы Бытько перетаскивает две пудовые гири, а не собственные ноги. Игорь улыбался вместе со всеми, но неожиданно ему в голову пришла мысль о том, что, окажись он на месте Бытько, взвод вряд ли проникся бы к нему большим сочувствием. Улыбка исчезла с лица Тищенко, но лишь на мгновение — какая-то непреодолимая сила заставляла его улыбаться вместе со всеми: то ли и в самом деле было очень смешно, то ли Игорь был доволен, что прошёл не хуже всех.
Между тем Гришневич начал нервничать и вместо одного — двух обычных кругов отправил Бытько уже на шестой. Курсант взмок и, уже почти ничего не соображая, упрямо перешагивал через невидимые для остальных препятствия.
— Левой, левой… Нале-во! Держи спину! Отмашка рук! — несмотря на все старания, Гришневичу никак не удавалось «взбодрить» курсанта.
Казалось, что-либо Бытько будет вечно ходить по квадрату, либо сержант заставит пройти его нормально. Но случилось то, чего меньше всего ожидал кто бы то ни было. Гришневич неосторожно крикнул:
— Ты что, паралитик?!
Этот вопрос привел к тому, что Бытько окончательно растерялся, вначале остановился, а потом вновь пошел дальше. Но пошел он, делая отмашку одновременно рукой и ногой одной и той же стороны тела. Это оказалось последней каплей, переполнившей не слишком глубокую чашу терпения Гришневича, и сержант отправил Бытько в строй. Взвод ожидал, что сержант закончит строевую, но тот, посмотрев на часы, объявил:
— Сейчас будем разучивать отдание воинской чести. Итак, как же отдавать честь? Если вы стоите на месте вне строя, а начальник идет мимо, то за шесть шагов до него надо повернуться в его сторону, стать по стойке «смирно» и поворачивать за ним голову. Если вы в пилотке, а это бывает чаще всего, нужно отдать честь и рукой. При этом пальцы правой руки должны касаться нижнего края пилотки или козырька, если на вас фуражка. Локоть должен быть на уровне плеча. Если же вы идете, а старший по званию стоит — почти также: за пять-шесть шагов надо повернуть в его сторону голову, правую руку приложить к пилотке, а левую прижать к бедру и зафиксировать в таком положении. Пройдя мимо него, начинаете отмашку, но делать все нужно одновременно — опускаете правую руку и одновременно отрываете левую.
Гришневич вновь вызвал Федоренко и, убедившись, что курсант все делает хорошо, назначил его старшим второго отделения и приказал вызывать курсантов по одному и следить за выполнением разученных приемов. Сам Гришневич занялся первым отделением. Но все второе отделение было только радо такому повороту событий. Федоренко хоть и напустил на себя строгий вид, но его взгляд по сравнению со взглядом сержанта казался на редкость теплым и добродушным. К тому же теперь можно было расслабиться, не опасаясь угодить в наряд.