— Кто же так бьет, мерин ты необъезженный?! Научи дурака молится, так он лоб расшибет! Да если бы ты даже свой лоб разбил, было бы не так жалко! Неужели ты не видишь, что весь тротуар расколол? Надо было только узкую полоску выдолбить! — майор с досады хотел сказать что-то еще, но лишь плюнул в сторону Петренчика и, махнув рукой, ушел проверять работу дальше по цепочке.
Заметив, что Петренчик собирается переходить дальше, Игорь недовольно спросил:
— Ты что — уже дальше?
— Конечно. А что, может быть, мне яму вместо тебя вырыть?
— Я сам выкопаю. Но ты хоть края аккуратнее оббей — я ведь их лопатой не возьму. А если и возьму, то придется все равно не меньше часа провозиться.
— Ничего — сам сделаешь! Если, конечно, захочешь. Вас целый взвод, а я один. Да и бить уже опасно — все еще сильнее может расколоться. Мне тогда майор голову оторвет. Так что, Тищенко, я пошел.
— Ну и катись, скотина! Я и без тебя справлюсь! — первое предложение Игорь сказал почти шепотом, а второе — в полный голос.
Петренчик услышал только второе, поэтому в ответ лишь снисходительно улыбнулся:
— Давно бы так.
Обозленный на Петренчика Тищенко принялся за работу. Лопата судорожно пробивала асфальт и втыкалась в лежащий под ним щебень, высекая пучки искр при каждом втором ударе. Вначале удавалось сравнительно легко выбивать куски асфальта, но со временем это стало получаться у курсанта все хуже и хуже. Тищенко думал, что от, усталости и не придавал этому значения. Лишь минут через десять Игорь догадался взглянуть на штык лопаты. Штык покрылся большим количеством всевозможных неровностей и зазубрин и напоминал скорее не лопату, а что-то среднее между напильником и пилкой по металлу. В армии в связи с рабской формой работы солдаты не очень-то заботятся о сохранности своих орудий труда. Игорь же, наоборот, огорчился порче лопаты. Огорчался потому, что уважал любой человеческий труд, в том числе и труд тех, кто сделал эту лопату, и ему было неприятно, что из-за собственной бестолковости он весь этот труд испортил. К тому же затупленная лопата не позволяла надеяться на быстрое завершение работы. Чтобы хоть что-то делать, Тищенко принялся выгребать щебень. Работа продвигалась туго, и Игорь уже отчаялся, было, догнать своих далеко ушедших вперед товарищей, как вдруг после слоя плотного щебня наткнулся на мягкий, желто-оранжевый песок. Тем более, это было неожиданно еще и потому, что вокруг у всех остальных курсантов была сплошная глина. Геология, изученная Игорем в институте, утверждала, что природа такого фокуса выкинуть не могла. «Значит, вначале тут что-то выкопали в глине, а затем привезли песок и засыпали яму. Только бы до нужной глубины глины не было», — подумал Тищенко.
— Эй, боец!
Игорь повернулся в сторону майора и увидел, что тот обращается к нему. С минуту Игорь никак не мог решить — представляться или нет. С одной стороны, если офицер подзывает курсанта, то курсант должен представиться. С другой же, здесь была совершенно иная ситуация. Но, все же Тищенко решил на всякий случай представиться и после секундного замешательства нерешительно выдавил:
— Курсант Тищенко.
— А хоть Грищенко! Не спи, боец! Отстаешь — надо быстрее работать! Будешь живее работать? — голос майора показался Игорю неестественно веселым и от этого неприятным.
Тищенко решил, что майору не очень-то весело, но он хочет изобразить из себя эдакого отца-полководца, дающего советы на все случаи жизни. Поэтому Тищенко не стал улыбаться в ответ и лишь весьма сухо ответил:
— Так точно, товарищ майор.
К большой радости Игоря песок залегал до нужной глубины, и Тищенко десятью взмахами лопаты завершил свою работу. Подравняв края траншейки, Тищенко стал дожидаться майора. Тот подошел и, даже не взглянув на работу Игоря, первым делом, спросил:
— Солдат, ты опять спишь?! Надо, видно, тебя пошевелить, а? Может, тебе еще один участок дать?
— Никак нет. Товарищ майор — я уже все закончил, — ожидавший похвалы Игорь обиделся на офицера.
Майор удивленно посмотрел вниз и негромко пробормотал:
— Вот это да! Значит, можешь работать, если захочешь! Раз закончил — иди отдыхать, как я и обещал. Молодец!
Несмотря на «молодца» от беседы с майором у Игоря остался неприятный осадок, но возможность побездельничать, да еще тогда, когда многие еще работают, все же перевесила эмоции курсанта в положительную сторону. Из закончивших работу курсантов все были из четвертого взвода, и Игорь после некоторых раздумий подошел к Семиверстову.
— Что — уже закончил? — лениво спросил Семиверстов.
— Закончил.
— А что это майор все время к тебе приколебывался? Я думал, что ты медленно копал, а ты ведь раньше всех из своего взвода закончил?
— А кто его знает — работа у него такая, — о песке Игорь умолчал, чтобы не портить впечатления о своем ударном труде.
— А ты сам, откуда? — спросил Семиверстов.
Игорь рассказал о себе и, в свою очередь, поинтересовался у собеседника:
— А ты?
— Я из вольного града Новгорода. Слыхал, наверное, как говорят — Господин Великий Новгород?!
— Слыхал. По-моему, у вас даже «Садко» снимали?
— Снимали. У нас много фильмов снимали, особенно исторических. Город красивый — много церквей, соборов старинных осталось. Кремль тоже сохранился. А ты в Новгороде не был?
— Нет. Я в Смоленске был. Там тоже много церквей и кремль есть.
— Приезжай обязательно в Новгород — не пожалеешь!
— Надо будет съездить после армии — тем более что это не слишком далеко от Витебска. А у вас многие во взводе из Новгорода?
— Только трое. Галкина знаешь?
— Знаю.
— Он и еще один парень, который сейчас рядом с Атосевичем стоит.
Пришедший Атосевич принялся подгонять еще работающих курсантов лавиной сомнительных шуток и выражений. Он выбирал себе жертву и долго направлял «прицельный огонь» именно на нее, вызывая у окружающих настоящий шквал хохота. На этот раз жертвой стал кто-то из четвертого взвода. Курсанты постепенно начали заканчивать работу. К Игорю подошел Лупьяненко. Он тяжело дышал от усталости, и капли пота, выступившие у него на лбу, свидетельствовали о том, что Антону пришлось гораздо труднее, чем Игорю. Увидев Тищенко, Лупьяненко широко раскрыл удивленные глаза и растерянно пробормотал:
— Ты что, Тищенко, уже закончил?!
— Да.
— Давно?
— Минут восемь назад.
— Не может быть! Я серьезно спрашиваю — тебе что, плохо стало?
— Почему плохо — мне стало хорошо. Просто надо было лучше работать! — разозлился Игорь.
— Ну, ты и бульдозер! Самый первый из всего взвода!
Валяясь на траве, Игорь разглядывал кирпичную, белую кладку гаражей и хранилищ и размышлял о том, почету эти каменные стены кажутся настолько чужими и неприветливыми, насколько родной и притягательной была для него точно такая же кладка родного дома. «А ведь и для Шороха, и для Атосевича, и даже для майора эти гаражи кажутся чужими. Они ведь ничьи. Как будто бы бесхозные. Будь у гаражей души, они бы осязательно страдали от недостатка заботы и человеческой теплоты — ведь вряд ли кто-нибудь любил эти гаражи или тосковал по ним. Как будто бы и они, каменные и неприступные, лишены воли», — Игорю стало жалко строения, но потом он улыбнулся своей странной мысли.